Появление фигуры куратора как признак упадка независимой критики

Дементьева Ирина Сергеевна
ir9926@yandex.ru

Dementeva Irina
ir9926@yandex.ru

Кризис и критика – слова однокоренные, считает Анна Матвеева. Арт-критик выпадает из художественной системы: без критика обойтись можно, а вот без арт-дилера уже нет [13]. Исчезает и сама профессия в связи с сокращением штата и соответствующих рубрик в изданиях, но все проблемы, описанные автором, являются лишь неизбежными условиями существования критики, вызовами времени, ответы на которые станут актуальной темой для обсуждения.

Критика восполняет контекст прошлого, выражает суждение в настоящем, и выводит новые явления, прогнозируя будущее. Анна Матвеева отмечает, что для критики важна «прежде всего локализация художественных явлений, привязка их к общему течению жизни, культурным и социальным векторам», что, собственно, и является контекстом, и что критика предполагает критическую позицию, «позицию в пространственном смысле, месторасположение: локус, из которого она осуществляется» [13], и это уже говорит об авторском суждении. И в итоге, выполняя сверхмиссию, критика ложится в основу истории искусств и становится материалом для работы искусствоведов в выявлении новых феноменов. Кризис же в понимании Матвеевой не знаменует собой смерть критики, а наоборот заявляет о ее возрождении, но возможно, в новом амплуа. Как раз и условия, на первый взгляд, подходящие.

Номер Диалога Искусств, посвящённый критике, вышел в октябре 2021 года с отсылкой на October 20-летней давности – своеобразный пересмотр текущего состояния арт-критики. С первых строчек Андрей Ерофеев заявляет, что условия для художественной критики сейчас сложились практически идеальные: и желание общества разобраться в искусстве, и развитие арт системы: рост числа художников, кураторов, менеджеров, рост числа сайтов, изданий, телеграм-каналов, да и талантливых людей, трактующих искусство, не занимать[5]. Виктор Мизано сообщает, что адресат нуждается в суждении об искусстве больше, чем когда-либо [14]. Екатерина Вагнер отмечает некий парадокс – технические возможности для критики сейчас велики как никогда, но при этом практически не используются [5].

Для анализа причин упадка критики, а лучше сказать условий ее существования была выбрана методология, в основе которой лежит метафора поворота, как смена глобальных влиятельных тенденций. Метафора поворота имеет онтологические основания, и отвечает на вопрос чем является все. 20-ый век можно представить как череду сменяющихся поворотов. Сначала онтологические – «все есть бытие и его наличное существование», далее лингвистический – «все есть язык», иконический – «все есть образ» и медиальный [15]. Место следующего поворота пока вакантно, но внесем идею о появлении кураторского поворота. А пока остановимся на медиальном. Весь мир люди познают через медиа, медиа говорят не что думать о ситуации, а предоставляют возможность думать именно об этой ситуации, создавая повестку дня – определенный набор тем, который интересен именно медиа, и с которым бы в реальности человек вообще не столкнулся. Они опосредуют восприятие и создают медиарельность, которая существует автономно от действительности. Так проявляется власть медиа. Призмой взгляда является медиальный поворот, так как он непосредственно настоящее, в котором мы прибываем.

Розалинда Краусс считает, что искусство не имеет собственного языка и заимствует его у массмедиа: «США журналы о моде и дизайне сегодня играют огромную роль в построении художественной карьеры, они делают рекламу и тем самым формируют рынок» [9]. То есть глянцевые издания, где преобладают информационные заметки и фотоматериалы больше влияют на популярность художника, формируя его публицитный капитал, чем критические статьи. 

Не стоит понимать критику в отрыве от места ее публикации, медиум всегда опосредует наше восприятие. Критика не может мыслится совершенно в отрыве от журналистики. Многие критики обособляют ее и пытаются поставить в положение пережурналистики и недоискусстоведения, но это совершенно не верное понимание журналистики. Они берут лишь информационные группы жанры экстраполируя на всю журналистику, поэтому считают профессию критика и арт-журналиста совершенно различными, упрекая последнею в недостаточной экспертности: на страницах периодических изданий появляются лишь обзоры на выставки, с описание самой выставки и экспонатов, но ни о какой критике речи не идет, иногда издания и вовсе ограничиваются фоторепортажем. Большие жанры уходят – это тенденция журналистики в целом. По классической классификации существует три рода жанров: информационные, аналитические и художественно-публицистические. Классическое понимание критики как подробных материалов с контекстом и суждением принадлежит второй группе жанров – аналитической. А обзоры на выставки – первой, информационной. Если рецензия, которая относится к аналитической группе жанров предполагает и субъективный взгляд автора, выраженный в критическом суждение, и аналитические выводы, и связи, которые выстраивают контекст, то обзор на выставку, который принадлежит к информационной группе жанров, не только не отражает авторской позиции, но и не должен отражать ничего кроме факта события, места случившегося и времени. Критика это и есть качественная аналитическая журналистика. И пропажа критики связана еще и с глобальными тенденциями журналистики. Проблемы критики — это проблемы журналистики. Глянец заменил качественные, толстые журналы, в которых и была та самая критика. Аналитика в журналистике — это редкое явление. Информационных, новостных и фотоматериалов в медиа в разы больше и связано это с верой в объективную журналистику.

Если смотреть через призму медиального, то сейчас преобладает вера в объективность факта над субъективным мнением, поэтому в СМИ можно чаще заметить информационные заметки о выставках, обзоры нескольких выставок, различные списки в формате «куда сходить». Даже АртГид начинал как новостной портал. Короткий факт с ответами на вопросы «кто», «что», «когда», «где», а вот на вопрос «почему» уже ответить сложнее, там появляется мнение. Борьба за истинность в журналистике, за ее независимость от всего, породила данный подход. Объективность и журналистика – это противоположные категории. Журналист всегда будет опосредован. Маклюэн еще в 1960-ых заговорил о медиа как о посреднике между человеком и реальностью. Нельзя между реальным событием, и транслируемым медиа, поставить знак равенства [11].  Медиа, являясь проводником, передаёт информацию опосредовано, через различные фильтры: личностные, например, органы чувств – медиа каждого человека, или настроение и бэкграунд журналиста, выбор ньюсмейкеров; через экономические, например, многое зависит от учредителя издания, от финансирования, от современных тенденций культурных индустрий выраженных в тиражируемости, массовости, коммерциализации, зависимостью от рекламы;  политические неразрывно связаны с экономическими фильтрами, где также влияет политическая позиция издания.  Все эти фильтры создают собственную реальность – медиареальность [15]. Которая не имеет ничего общего с действительностью, о которой говорят сторонники объективной журналистики. По версии Бодрийяра это гиперреальность, по версии Лумана – реальность масс медиа, которая самозамыкается на себе, создавая аутопоезис [10]. Вера в объективный факт не дает голосу суждения прорваться в текст, хотя объективность – это лишь миф. На основе веры в объективность и культурных изменений возникает посткритика.

Рождается она в постмодернической парадигме – ситуации утраты доверия и кризиса метанарративов(по Лиотару). Хэл Фостер считает, что мы оказались в состоянии неприятия критики [19]. Фигура критика потеряла право высказывать суждение, потеряла собственный авторитет, и постепенно встал вопрос о дистанции по отношению к искусству. Автор считает, что сейчас не время быть посткритичным. Критика становится неуверенной в собственной истинности, что провоцирует безразличие и абсентеизм, и политический нигилизм. При этом критический метод критики применяется ко взглядам других, но не своему собственному, таким образом критик оказывается в этой ситуации самым наивным.

Для всей медийной сферы характерен приход в медиа визуального, иконического поворота. Трансформация вербальных средств на невербальные, упрощают и редуцируют язык к образу. Власть текстовых форм сменяется властью картинок. Меняется способ мышления. Образ является результатом чувственных, эмпирических данных, поэтому его власть разрушает рациональное, словесное и логическое мышление. Образ как совокупность восприятия и представления открывает реальность до встречи с ней, в уже кем-то опосредованном виде. Доверия больше возникает перед образом, чем перед словом. В связи с этим стали распространяться фоторепортажи с выставок и заменять не только аналитический текст, но и заметки.

Упадок качественной журналистики видят в двух полярных мнениях. Аудитория создает запрос на развлекательную информационные материал, и СМИ вынуждены создавать соответствующие материалы из-за подобного спроса или же, спрос аудитории рождается уже на созданные материалы, то есть если бы СМИ поддерживали достойный уровень публикаций, аудитория бы приняла это.  Мнение Анны Матвеевой по поводу критики совпадает с первой позицией: «С ее(просвещенной буржуазии) упадком, точнее — с ее растворением в массах, связан и нынешний возрастной кризис арт-критики. Буржуазией стали все» [13]. Общество потребления, изобилия, спектакля порождает «одномерного человека», «коммуниканта». Новый тип субъекта, или лучше сказать объекта, появился благодаря экономическим условиям. Обладатели одномерного сознания не способны на критику и противоречие, благодаря которому происходит развитие [12]. По мнению Адорно, они не способны фантазировать, понимание остается на уровне сюжета [1]. Общество потребление, которое не способно само познавать реальность формирует пассивность. Человек становится «заурядным», статистом второго плана [4]. 

Со стороны обращающейся к аудитории также есть проблемы. Для критики необходима высокая квалификация. «Критике не хватает знаточества. Мы живем в эпоху, когда академическая культура в области искусствознания куда-то делась», — Дмитрий Гутов [5]. Мизано: «Суждение об искусстве — это не только его оценка, но и теоретическое обустройство» [14]. Эта теоретическая основа часто имеет сближение с критической теорией и ее подходами постструктурализмом, феминизмом, психоанализом, неомарксизмом, постколониальной теорией, которые требуют существенных интеллектуальных затрат.  Хороший критик не только описывает, но и создает, поэтому теоретическая опора ему необходима как методология для выявления тенденцией, который в дальнейшем могут быть фундаментом для искусствоведов и истории искусств. Но появляется лишь культурал, «тот, кто подписывается под чем угодно, лишь бы вызвать интерес у теле- или аудиоаудитории; его конечная цель — массмедиатизация, популярность, обретение власть». Он сменяет фигуру интеллектуала. Культурал — новый производитель на рынке интеллектуальной и массмедиальной продукции [17].

В арт-сообществе звучит версия, что критикам не хватает не только знаточества, но и мужественности для того самого суждения, ведь критика — это оценка. Комплементарное поведение распространено в силу очень небольшой общности современного искусства – все знают всех. Telegram-канал «Музейный сноб» считает, что «он(российский мир искусства) состоит из множества кланов и групп интересов и мало кто рискнет пойти против, например, истеблишмента или коллег в горизонтали: самосохранение важнее» [5].Событие в институции находится в связке с персоной ее возглавляющей. С одной стороны нельзя критиковать людей со связями – сама возможность быть в арт-системе может стать острым вопросом, а с другой художников – нужно от них получать комментарии. «Так, например, ДИ никогда и ничего не напишет критического о выставках ММОМА» [5]. Здесь вообще встает вопрос, готовы ли сами арт-критики критиковать, а арт-сообщество принимать критику. Среда Facebook(запрещен по решению Роскомнадзора с 25 февраля) пока показывает недостаточную готовность. Тесное сообщество, которое плотно между собой взаимодействует — одна из черт современного художественного мира, Николя Буррио вывел теорию реляционной эстетики или эстетике взаимоотношений [4].

Нельзя обойти и условия зарождения критики. «Критика изначальна была связана с рынком», —считает Мария Кравцова[8]. Критику соответствовало амплуа посредника между рынком и коллекционером. Как мы говорили выше, теперь критик в художественной системе не нужен.  «То место, которое занимало критическое мнение, с определенного момента занял рыночный рейтинг — в этом нет ничего плохого или хорошего, это обстоятельства эпохи», говорит Матвеева [13].  Независимость критики, которая раньше была условием ценообразования, стала не нужна. «Мы чаще пишем о том, что продажи художника Х установили очередной аукционный рекорд, чем наши публикации сами влияют на цены или на что бы то ни было еще» [13]. Теперь критика ангажирована институциями или самоцензурой. Нет дистанции для критики. Критик выступает как пиарщик, как пропагандист искусства. Ксения Ламшина: «если я как журналист буду убивать одну из них(институций которые серьезно занимаются развитием современного искусства, которых в стране мало), то убью и так редкого подвижника в этом мире» [5]. Рынку критик стал не нужен: «Сегодня искусство больше не служит этой цели, поскольку в этом не заинтересован правящий класс, что бы мы под ним ни понимали. В определенный момент, переживая упадок, буржуазия нуждалась в этой функции, но не теперь» [9]. Стрельцов подтверждает: «Критика не нужна ни пиару, ни маркетингу – это миф из 1990, дешевле настроить таргет» [5]. И даже критик теперь не только не нужен, но и мешает «Сегодня безумно разрослась инфраструктура, которой художественный критик мешает как кость в горле, всем удобнее обделывать делишки без постороннего надзора» [5].

Власть критики ослабла. Профессия не обладает сакральностью, во власть критиков почти никто не верит. Нет того грозного Гринберга, который мог ломать карьеры художников. На вопрос «может ли современный критик дать толчок карьере художника или сломать ее, как случалось раньше?» Некоторые выражают сомнение, например Иван Стрельцов: «Не знаю. У меня не получилось», Анна Толстова: «Надеюсь, что нет – в обоих случаях», Арсений Жиляев: «Кажется, что нет», Дмитрий Гутов: «Сильно сомневаюсь», Ильмира Болотян «В российской ситуации в настоящее время это вред ли возможно», Валентин Дьяков «Сломать карьеру тоже вредный миф». О том, чтобы помочь мнение чуть оптимистичнее: Сергей Хачатуров – «у меня примеров ни один и ни два», Игорь Гребельноков: «поддержка для художников очень важна» [5].

Таким образом, мы рассмотрели условия существования современной критики. Несмотря на хорошие условия для ее существования, критика слаба, так как местом ее трансляции являются медиа, что прибавляет к проблемам критики еще и проблемы журналистики, такие как утрата больших жанров, объективность высказывания, иконический поворот, а также общекультурные возникновению посткритики в виду недоверия. Что касается самого критика, то его фигура стала не востребована рынком, а его высказывание лишилось мужественности и знаточества. Сам институт критики потерял власть, но возник другой.

Нельзя сказать, чтобы на обломках критики не мог возникнуть новый субъект художественных отношений. Именно из духа критики по мнению Виктора Мизано рождается кураторство [14]. Он опирается на три ключевые выставки, которые стояли у основания профессии куратора: Харальд Зееман «Когда отношения становятся формой» (1969), Сет Сигелауб «Июль август сентябрь 1969», Марсель Бротарс «Музей современного искусства, отдел орлов, секция 19 века».  «В каждом из них(выставочных проектов) становлению кураторства сопутствует критическое сомнение в традиционном акте репрезентации». Еще один критик Челант уже в 2013 году сделал канонической выставку «Когда отношения становятся формой» и «одновременно сделал ее объектом критической интерпретации». «В рамках кураторской практики репрезентация и критика тождественны друг другу», считает Мизано.

Чтобы стать членом организации художественных критиков необходимо вести активную деятельность в одной̆ или нескольких сферах, таких  как: публикации в ежедневноӗ или периодической печати, на радио или ТВ вещании или в электронных средствах массовой̆ информации; публикации научных работ по художественной̆ критике и искусствознанию;  преподавание теории и истории искусств, эстетики, кураторства на академическом уровне; кураторская деятельность исследовательских целях, выставочных пространств по организации выставок в научных или в том числе на базе музеев или других не имеющая заведомо коммерческой ориентации [8]. Таким образом работа куратора оценивается, официально признана именно критиками и обладает критериями для признания в сообществе.

Подрыв критики случился в том числе и из-за фигуры куратора. Суждение критика обесценилось, когда куратор почувствовал собственную власть. Это отмечает Мария Кравцова «Низвержение критика с вот этого вот пьедестала, с вершины властной пирамиды началось еще и в тот момент, когда в художественном мире появилась еще одна значимая сегодня, но при этом довольно сильно критикуемая тоже фигура. Это фигура куратора, профессия, которая начинает формироваться в шестидесятые годы и получает организационный доступ к аппарату культурной индустрии» [8].

Куратор родился из критики и ее же вытеснил, так как кураторство и критика имеют много общего. Даже в вопросе кризиса. Если Матвеева говорит, что критика и кризис слова синонимичные, то Мизано отмечает, что профессия куратора родилась в кризисные 60-е. Именно суровое время перемен воодушевило творческих людей [8].

Если продолжать говорить о поворотах, то необходимо вспомнить лингвистический – любая деятельность — это текст, зашифрованное послание в виде знаков. В связи с этим, кураторство, как и критика — это высказывание, то есть репрезентация. Определенный текст, в одном случае – визуальный, в другом – реальный. Вспоминая постмодернические исследования Деррида, где онтологическим основанием является текст, все мыслится как текст, поэтому выставка – это такой же текст, который что-то сообщает своему адресату. Но не просто текст, а авторское суждение, которое может проявится не только в высказывании положительных сторон или отрицательных, но и в выборе темы или художников. Молчание для куратора — это яркое высказывание. Как и для критика. В моральном кодексе критика, созданном художником Заком Смитом говорилось: «Исходи из того, что каждый молодой художник, если ты о нем не напишешь, завтра умрет от голода. (Он-то не умрет, а вот его искусство — может.)» [18]. Яркое авторское начало в работе критика может выражаться, как мы выше говорили, именно в области аналитики, где собственное мнение обязательный критерий. В кураторской же практике – это «живой ум» куратора и его лингвистические способности.

Во-вторых, это исследование. Хорошая критика в своей основе имеет инструменты аналитики и методологию, то есть свой взгляд или призму, через которую смотрит на художественный материал и на основе этих теоретических и практических компонентов рождается исследование.  В кураторстве же неизменным остается лишь этап сбора информации, исследование ситуации, а вот в какую форму выльется, какой медиум приобретёт кураторский проект зависит уже от куратора. Исследование – это значимая и фундаментальная часть в регламенте куратора. «В бюджете любого проекта всегда есть статья расходов на кураторские исследования – средства, на которые куратор ездит по миру, ходит по галереям и мастерским, устанавливает контакт с авторами произведениями и местным контекстом» [14]. Оно всегда затрагивает проблему, то есть противоречие, которое решается с помощью собственного высказывания опять же в связи с иконическим поворотом. Люди устали от рациональности и медиум науки им не прельщает, те же самые проблемы могут быть рассмотрены и иным языком. И тем более не объективным, а сверхчувственным, эмоциональным. 

В-третьих, дело политическое. Кураторство по сути дело политическое. «Отсюда мы можем получить ответ на вопрос, почему в нашей стране до сих пор не сформировалась кураторская практика почему подвисающие на данном поприще акторы не отвечают в полной мере данной профессиональной миссии и почему отечественная художественная инфраструктура, производя значительное число выставок и раздавая за них премии лишь имитирует кураторское производство. Думаю, главная причина связана с тем, что в нашей стране нет политической жизни, взлет кураторства пришелся на революционную эпоху» [14].  Реальное локальное исследование всегда имеет за собой глобальный шлейф экономических или политических проблем.  От личного переживания художники стараются перейти в поле социальное. «Одна из распространенных характеристик искусства в режиме постмодернистского чувствования сводится к тому, что оно повторяет описанное слияние эстетического с социальным полем в целом», — считает Розалинд Краусс [9]. Критика же обязана это отражать.

В-четвертых, гноселогическое основание. Екатерина Деготь заявляет, что искусство теперь концептуально и претендует на гносеологические функции: «Дело в том, что искусство в ХХ веке стало претендовать на роль философии. То есть искусство открестилось от традиционного понимания себя, как некой эстетической деятельности, создающей прекрасное. Вот с этим покончено. А поняло себя оно, как некую деятельность, аналогичную процессу познания». А это значит, что и кураторство, и критика, берущие материалом современное искусство занимаются актами познания реальности.  Борис Кагарлицкий считает, что «Я что-то критикую — в философском смысле слова — не для того, чтобы показать свою позицию и продемонстрировать дистанцию, а для того, чтобы что-то понять. В традиции европейской философии критика — это инструмент познания, а не самоутверждения или самоидентификации. Это инструмент познания объективной реальности, которую мы заранее полагаем более сложной, чем кажется на первый взгляд. Грубо говоря, главная предпосылка критики в том, что все устроено не так, как кажется, и критика позволяет нам разоблачить видимость» [6]. И критика, и кураторство – это очень схожие формы познания действительности, только в разном воплощении.

В-пятых – это претензия на власть. Роднит кураторство и критику желание властвовать, от их слова зависят жизни художников, творческие жизни.Важно занять место в иерархии, причем место на вершине властной пирамиды. Жизнь в первую очередь творческая по-прежнему находится в чужих руках: сначала критиков, теперь кураторов.  

  «Классическая эпоха породила критику как метод, модерн — фигуру критика» [6], то постмодерн – критический метод фигуры куратора как инструмент рынка. Теперь не критик определяет, что есть искусство, а что нет теперь это делает куратор в системе лигетимизирующей, если критик хотя бы формально старался быть независимым, то куратор напрямую имеет дело с институциями сначала музеем, после демистификации с биеннале, триенале и так далее. Система перестала четко разграничивать роли: галерист может вступать в роли куратора, а коллекционер критиком. Конфликт интересов остро не ощущается.

Если все вышеприведенные условия критики не убивают ее, а фигура критика при этом исчезает, может быть, критик переродился в куратора – и это главные аспект трансформации критики. К тому же критик и куратор имеет одинаковую претензию на власть. Кураторство стало удобной формой критики, повлияли на это экономические факторы. Если критика находится в кризисе, то кураторство расцветает. Куратор выносит свое суждение, авторскую оценку проблеме, не обращаясь к конкретным людям и их деятельности, не рискует создать конфликт. Куратор, наоборот, поднимает вопрос для обсуждения, где могут присутствовать различные мнения для решения проблемы. Для куратора СМИ не становятся площадкой для публикаций своих критический мыслей, таким образом снимаются проблемы, связанные с журналистикой. Его тексты публикуются в каталогах. При этом кураторство отвечает сразу на два запроса: его тексты с экспертной позицией, с высоким уровнем теоретизации, приобретаются небольшим кругом элиты, которые в состоянии купить каталог, массы же довольствуются визуальным воплощение проекта, непосредственно на выставке. Упадка аудитории не происходит в связи с тем, что каждый индивид выбирает удобный ему уровень.  Иконический поворот сопровождает кураторства всегда, искусство предполагает визуальное воплощение, и здесь оно не становится недостатком, а является главным достоинством. При этом куратор имеет действительно высокую экспертную квалификацию. Он и отбирает художников, оценивая их, но также и теоретизирует проблему, которую они поднимают в своем творчестве. Так как критика изначальна была связана с рынком, но позже она стала этому рынку не нужна, теперь не критическое высказывание задает стоимость работы художника, а высказывание куратора, который включает работу того или иного художника в своей проект.  Схема ценообразования та же, только вместо критика—куратор. Где власть критика ослабла, там власть куратора поднялась. И главная причина этого все же экономическая. Именно возможность выхода в сектор экономики является главной причиной упадка критики

Собственно актуальность данной работы связанна с кураторским поворотом в ситуации переизбытка информации, который обладает всеохватностью, то есть затрагивает все аспекты бытия, в том числе и экономические. А кроме того, кураторский поворот вопрос наступившего будущего. Еще в 60-е годы 20 века появилась теория лидера мнения, предложенная Лазарсфельдом – изучалась она в контексте влияния СМИ на аудиторию [20]. Информация проходила два этапа: информация воспринималась не из первоисточника, а уже из уст лидера мнений, который уже отобранную информацию излагал доступным языком, так информация воздействовала на аудиторию сильнее. Сейчас же такой лидер мнения – куратор по мнению Майкла Баскара. «В настоящее время слово «кураторство» давно покинуло мир музеев и стало теснейшим образом связано с бизнес-средой. Сегодня оно в ходу повсеместно — от арт-галерей до дата-центров и от супермаркетов до социальных сетей. А еще оно является единственным возможным ответом на вопрос, как нам жить в эпоху, главная проблема которой заключается в переизбытке всего» [2]. Можно рассмотреть кураторство в онтологическом смысле, которая сразу выносит его на другой уровень значимости.  Вновь обращаясь к лингвистическому повороту, и повсеместному влиянием текста можно сравнить кураторство с журналистикой – деятельностью по сбору обработке и распространению журналистского продукта. И для кураторства характерны такие же функции – сбор: отбор, фильтрация, упорядочивание, катологизация; обработка: сокращение, упрощение, объяснение. А если упоминать еще и медиальный поворот, то актуальность приобретает еще больше граней.

Так, например, в арт-среде существуют аналитические агентства, которые занимаются сбором и обработкой информации, а также подготовке отчетов по определенным направлениям. Вопросами налогообложения и регулирования в сере искусств для государственного и частных секторов – Arts Economics, инвестиционными стратегиями занимается Art Trading &Finance, отчеты по рынку российского искусства предлагается ARTinvestment.ru, а InArt разрабатывает рейтинг успешных художников. Они становятся своеобразными кураторами, в руках которых сосредоточена информация и экономика.

Складываются новые условия экономики, информация приобретает всеобщее значение, и производство переходит от материального к нематериальному. Производятся не товары, а идеи. Ранее между двумя производствами было рентабельнее то, какое было наиболее технически подковано, сейчас же – то, рекламная компания которого эффективней. Вопрос встает уже не о качестве, а маркетинге. Ранее система производства строилась на отношениях между человеком и машиной, то теперь между человеком и человеком.

В такой экономике культура стала ее частью. Адорно и Хоркхаймер вводит понятие «культурная индустрия» [1]. Культура соединяюсь с потоко-массовым производством занимается извлечением прибыли. Адорно считает, искусство начинает подчиняться индустриальным законам, логике корпоративного капитала и фабричного индустриального производства. «Культурная индустрия осуществляет перевод искусства в сферу потребления». В таких условиях зритель искусства становится действительно потребителем, потому что, публика сама поощряет культурные индустрии, потому что у нее не остается возможности для самостоятельного мыслительного акта, который и без того лишен возможности к полету фантазии. Субъект отношений превращается в объект. Его пассивность, которая зарождается в сфере экономической приводят и к пассивности политической. Дэвид Хэзмондалш вводит понятие «культурные индустрии»(во множественном числе), возвращаясь к истокам: «С точки зрения Адорно и Хоркхаймера культура почти полностью утратила способность быть утопической критикой, поскольку коммодифицировалась, стала вещью, которая продается и покупается. Культура и индустрия должны быть противниками, но при современной капиталистической демократии слилась воедино».

Культурные индустрии связаны с потоко-массовым производством или фордизмом, но сейчас уже оформилось направление постфордизм. Оно возникло в следствии недовольства рабочей силы постоянным местом работы, рутинностью, однотипность, отсутствие креативности и творческой работы, а также преобладанием фрагментированного труда. Мобильность креативность, творческий труд – основные спутники куратора. Тенденция к превосходству знания приводит к тому, что рабочее время не равно результату, стоимость товара не определяется временем на его производство, но это не значит, что время работы уменьшилось, даже наоборот. Размывается грань между трудовым временем и нерабочим, потому что нет ничего чтобы, отличало труд от другой деятельностью, поэтому можно сказать, что куратор работает всегда, особенно когда просто общается. Сегодня труд является взаимодействием, в частности, лингвистическим. Коммуникация и язык – средство производства, «лингвистического производство». Это порождает феномен болтовни. Второй важный феномен – это виртуозность. Куратор вкладывает всего себя в производства, и все средства производства в себя. Процесс работы не отделим от результата.

Экономические изменение культурного производства не могут не затронуть и политические. Современные тенденции в культурном секторе связаны с неолиберализмом. Как говорит Бикбов [3], «неолиберальный поворот коммерциализирует те возможности, которые являлись достояние общественности». Интеллектуализм сменяется платежеспособностью.  Преобладает сдельная основа финансирования в форме грантов и контрактов, распространён формат аутсорсинга. Те расходы, которые подразумевались на сектор культуры из государственной ответственности ложатся на плечи частных индивидов. Проектная работа интересна неолиберализму не только с точки зрения оплаты труда, но и как трудовая деятельность: «Надеясь привлечь посетителей, музейное руководство озаботилось проектной составляющей экспозиций и разнообразием целевых аудиторий».  Фигура автора вновь оживает, а точнее ее оживляют руками менеджеров и продюсеров, которые пытаются создать имя. «В поисках рентабельности художественный мир почти тотально отверг богемное проживание искусства как интимного опыта — в пользу профессионального успеха, измеряемого, с одной стороны, числом выставок и приглашений на биеннале, а с другой, объемом продаж и числом упоминаний в больших СМИ». Прибыль культурного сектора формируется за счет продажи сторонних услуг, лекций, например. Развивается само организованность: куратор должен в себе совмещать несколько амплуа, и распределять это во времени, из-за того, что государство сняло ответственность с себя и переложило на рынок, а лучше сказать на каждого индивида в отдельности. Так меняется тип аудитории культурной продукции и как следствие преобразовывается «целый пласт культурных смыслов в культурные услуги». И пока нет такой формы организации культуры, которая могла бы противостоять «соблазну доходности».

Фигура критика – немужественная, недостаточно эрудированная, медиатизированная, комплементарная, зависимая от медиа, и желающая писать только информационные заметки уступает место другой фигуре – куратору, так как и кураторство и критика имеют много общего, но именно рынок решил, что фигура куратора подходит ему больше. Это обосновалось и новыми экономическими условиями, и актуальностью кураторского поворота, и в первую очередь зависимостью куратора от рынка. Сможет ли куратор высвободить дух критики, рожденный совместно с последней, зависит лишь от него.