Демографические характеристики европейского и сибирского города во второй половине XVIII века

Камардин Артём Александрович
kamardin.2018@yandex.ru

Введение.

После начала освоения Сибири русским населением, образ жизни, а следом и демографические показатели этого региона  по отношению к европейской метрополии уже к XVIII веку значительно изменились. Это касается как средней продолжительности жизни,  так брачности и рождаемости. Источниками, которыми можно воспользоваться на пути анализа демографии могут стать ревизские сказки, в которых учитывалось всё податное население конкретного города, с указанием количества детей, возраста и сословного происхождения мужа и жены. Данные ревизии, в том числе и третьей, также присутствуют и для многих европейских городов: как крупных, так и совсем небольших. Однако крупные европейские города для демографического исследования использовать не совсем прагматично: недостаточно сильная статичность населения. Для получения данных о европейском городе лучше использовать небольшой, купеческий город, например, Малоярославец. К тому же он обладает примерно соотносимым с Иркутском посадским населением, хотя и следует понимать, что сам по себе Иркутск значительно крупнее Малоярославца. Сразу стоит отметить, что проведение ревизий было экономически необходимо правительству, так как иначе взимание подушной подати представляется трудной задачей. С проведения последней сказки перед третьей ревизией прошло около двадцати лет, из-за чего требовались новые данные, так как за этот большой промежуток времени многие представители податного населения могли умереть/уйти в казаки/рекруты или, как бы это ни звучало странно, родиться. Условия исторического фона третьей ревизии были достаточно суровые. В первую очередь это связано с тем, что после Указа о вольности дворянской в 1762 году шли массовые крестьянские восстания, что не позволяло провести ревизию как прежде, в течение одного года. Из-за этого возникала необходимость ездить по городам и дворам в течение нескольких лет. Посадское население Иркутска было всё-таки динамичным (в отличие от Малоярославца), и это следует учитывать: люди могли уходить на заработки в другие города или даже на тихоокеанское побережье в силу освоения новых экономически не самых бесполезных земель, о чём уже упоминалось выше и будет описано в основной части работы. Купцы часто путешествовали по окраинам провинции. Третья ревизия, как и прошлые, проходила примерно в том же порядке действий со стороны Правительства — в города посылались чиновники вместе с военными, которые назначали на места ответственных за подсчёт населения лиц каждого двора в соответствующем городе.

Характеристика источника.

Источниками данного исследования стали два документа в виде книг 3-й учётной ревизии городов Малоярославец и Иркутск. Сами книги были составлены в 60 и 70-х годах XVIII века соответственно. Так как ревизские сказки писались для учёта населения с целью налогообложения, они могут являться источником для выявления различий между населением Иркутска и Малоярославца. Книга третьей ревизии гораздо сильнее представляет для нас интерес в исследовании, так как она отличается от второй и первой тем, что содержит в себе очень серьёзное новшество в плане учёта народонаселения: в ней присутствует информация о женском населении городов. Более того, важное отличие третьей ревизии от предыдущих заключается в том, что был учреждён единый формуляр в ревизской записи, что делает её исследование значительно проще. Следует учитывать, что третья ревизия в плане сохранения уже учтённого со второй ревизии населения, заполнения всех граф, данных в табели, и учёта в целом всего податного населения, которое находилось в уезде в период проведения ревизии, показала значительное качество и полноту. В целом, книга 3-й ревизии внутри поделена, как и все остальные, на 4 графы, в которых обозначены следующие данные: в первой — лица мужского пола, которые присутствовали в прежней (2-й) ревизии и были рождены после неё, а также лица женского пола (в прежнюю ревизию, как сказано выше, не выносившиеся) с показанием их возраста и места, откуда они были «взяты» мужчинами; во второй — возраст лиц мужского пола по прежней (2-й) ревизии; в третьей — время их смерти или выбытия иным образом; в четвёртой — возраст лиц мужского пола уже по третьей ревизии. Интересными данными также является брачное поведение мужского населения: нам известно, в случае если у мужчины есть жена, откуда он её «взял», с точностью до сословия главы прежнего двора женщины. Наличие информации по возрасту мужчин во второй и третьей ревизии позволяют нам узнать их приблизительную продолжительность жизни. Путём составления возрастной демографической таблицы по группам десятков лет можно получить «ёлочку», по математическим результатам которой станет известна мода на конкретное десятилетие жизни. Наличие женского населения, их возраста, поможет узнать приблизительную разницу в опять же, приблизительной продолжительности жизни между мужчинами и женщинами. Исследовать показатели брачности возможно по следующим параметрам. Во- первых, доступно исследовать разницу возраста вступления в брак для мужчины и для женщины (сам возраст вступления найти практически невозможно, а вот возрастную разницу мужчины и женщины в браке вполне возможно) и сравнить их между двумя исследуемыми здесь городами. Во- вторых, можно выяснить и в дальнейшем сравнить брачное поведение населения Иркутска и Малоярославца. Конкретно в этом случае речь идёт о «выборе» невесты мужчиной. Ещё одно интересное исследование на основе данных ревизий можно сделать в области рождаемости. Во-первых, по разнице возраста между детьми в семьях можно выяснить «интервал деторождаемости» — число лет между рождением детей в семьях с более чем одним ребёнком. Конечно, следует учитывать, что умершие дети, не запечатленные в какой-либо ревизии, не указывались в новой, и это значительно мешает работе, однако, так как этот фактор присутствует в обоих городах, нивелирование этим огрехом источника вполне допустимо. «Интервал деторождаемости» в Иркутске и Малоярославце будет, само собой, отличаться и его можно сравнить. Во-вторых, возможно выяснить и сравнить возраст мужчины и женщины в момент появления первого ребёнка по данным возраста детей и возраста родителей. Ну и, само собой, представлен доступ выяснить, повторюсь вновь, приблизительное число детей в семьях Иркутска и Малоярославца. Приблизительное — потому что часта была детская смертность и перед самим проведения ревизии вполне возможно допустить смерть детей, что уже не даёт говорить о точности выходных данных (впрочем, как и любые другие выходные данные в ревизских сказках не могут гарантировать абсолютную точность в исследовании). Важно учитывать некоторые особенности ревизского учета в целом (не только относящиеся к наиболее акцентируемой нам третьей ревизии), которые могут нарушить стремление к объективности в исследовании. Во-первых, в ревизском учете часто оставляли «в живых» умерших родственников и приписывали к ним «малолетних детей», чтобы скрыть беглого крестьянина или должника. Этим объясняется, например, что у иркутской женщины в семьдесят восемь лет жизни присутствует ребёнок, которому в свою очередь пять лет. Очевидно, с биологической точки зрения такое не представляется возможным. Во-вторых, самое простое и очевидное: представители податного населения во время проведения ревизий в силу малограмотности или отсутствия календаря могли просто не помнить свой или ребёнка возраст или ошибиться в подсчёте. Такое совершенно естественно для любого учета населения с присутствием данных о возрасте. Можно показать это на примере.  Для показательности, возьмём определённый промежуток указанного возраста для мужчин и женщин: от 49 до 61 в Иркутске по третьей ревизии:

Мы можем наблюдать, что показатели, близкие к «округленным» значениям, или являющиеся ими (50, 55, 59, 60) имеют превосходство над остальными показателями возраста. Интересно и то, что чаще всего «округленные возраста» приписывались женскому населению, возможно, из-за их большей малограмотности на период конца XVIII века и в случае опроса ответа мужчин, которые в дворах, как указано выше, часто не имели календаря и называли простые «примерные» числа в адрес своих жён. Подтверждает это и то, что стремящиеся к округленным значениям числа (49, 59) у показателей возрастов женщин отсутствует совсем. В-третьих, в ревизиях случается ситуация, что дети в семьях старше, чем мать, либо мать старше детей на менее, чем 12 лет. Такое тоже вполне естественно, так как речь идёт о вдовце, у которого умерла жена (которая одновременно и биологическая мать детей, что старше новой жены) и он вступил во второй брак. В-четвёртых, хоть и неподатное население практически отсутствует в ревизских учетах, следует учесть, что ревизия в своём порядке шла не губернская, а уездная и дворянские поместья могли учитываться несколько раз собирая в себе одни и те же фамилии. Хотя это и, действительно, незначительно в рамках целого исследования, про данную особенность не стоит забывать. В-пятых, третья ревизия хоть и являлась достаточно полной в плане охвата населения провинции, но во время перехода из одного уезда или поместья в другой некоторые люди могли не учитываться в ревизскую сказку. То же самое с беглецами, которые просто по очевидным причинам не вошли в ревизию. В-шестых, иногда в третьей ревизии по Иркутску или Малоярославцу встречаются люди, возраст которых старше 20 лет, но не указан возраст, данный по второй ревизии. Такие случаи хотя и встречаются очень редко (несколько человек на всю перепись), но должны учитываться. Объяснений такому феномену может быть несколько: либо это мигрировавшие в посад беженцы, либо по ошибке не учтенные в предыдущей ревизии дети.

Характеристика историографии.

Ревизские сказки как исторический источник применялись в разное время с разной степенью академизма, целью исследования и полнотой охвата данных. Долгое время после революции, трудов по ревизиям не наблюдалось вследствие идеологического поворота. Лишь работа демографического кружка в Саратове в 1920-х с участием Е.П. Подъяпольской может отличиться: в первую очередь тем, что, наконец, Елена Петровна начала работать с самим источником ревизских сказок для собственной Саратовской губернии, хотя и безуспешно. В остальном же это время так и осталось временем господства жесткой идеологической матрицы в политической жизни страны с концентрацией исключительно на истории классовой борьбы [16, c. 91]. Важными исследователями в дальнейшем, когда работы начали появляться, были вышеупомянутая Е.П. Подъяпольская, исследователь третьей ревизии в Курской губернии Ф.И. Лаппо и особенно специалист по исторической географии и экономической истории В.К. Яцунский, научный руководитель В.М Кабузана. Основными заслугами данных исследователей следует назвать постепенный отход от привычной модели цели исторического исследования. Вернулся былой, присущий дореволюционной эпохе академизм, однако уже по началам Елены Петровны, с полнотой источника в предмете исследования. Не смотря на существующий подход, при котором котором исследователи ещё не ставили перед собой задачу в восстановлении всей картины исторического развития России в прошлом, расширилось поле изучения, что сопровождалось обращением к архивным источникам, одним из которых и являются ревизские сказки. Прочно занимает позицию наиболее фундаментального исследователя ревизского учета населения ХХ века Владимир Максимович Кабузан, написавший труд «Народонаселение России в XVIII — первой половине XIX веков». Через анализ всех десяти ревизий он рассматривал динамику численности населения, собственноручно составил множество таблиц демографии по каждой ревизии и каждой губернии, которую эти ревизии затрагивали с учетом всех социальных групп. И это действительно необходимо выделить, Владимир Максимович первый, кто распространил одновременно региональное и хронологическое разнообразие, ввел в исследования данные не только по крестьянству, но и по горнозаводским рабочим и купечеству. Также в своей работе он перестал рассматривать ревизии с «одной позиции», но использовал различный подход к каждой. Однако, ещё больший интерес к брачности и особенно брачному поведению проявила О.В. Фомина в своей работе «Характер брачных связей московских купцов по материалам третьей ревизии и окладных сказок», где возможно проследить брачное поведение русского населения европейской части России и по материалам третьей ревизии, источнику нашего исследования. Ольга Васильевна использовала в качестве источников материалы третьей ревизии и окладные сказки 1766-1767 годов, что может помочь в данном исследовании со стороны методологии работы с ревизскими сказками как историческим источником. Создав таблицы по изучению брачного поведения московского посада, автор пришёл к выводам о сословном и географическом аспекте выбора невесты. Работа Фоминой поможет нам в изучении табличного метода работа с ревизиями, особенно части брачности [18, c. 118-135]. Важна работа И.А. Троицкой «Ревизии населения России как источник демографической информации», где сделан упор на методологические аспекты ревизских сказок. Важна же она тем, что позволяет оценить те проблемы ревизий, которые уже были освящены в разделе характеристики источника данного исследования: в частности, про приписывание к старшим людям «детей», которые были беглыми [12]. Позже, уже в 1990-х годах и позднее к изучению ревизских сказок подключается техника ЭВМ, что позволило более точнее и объёмнее оценить числовые данные, которые были рассмотрены раннее. Дальнейшее открытие новых открытий в области исторической демографии представляется наиболее перспективным исходя из тенденций в работе с ревизскими сказками. Переходя ко второму разделу историографии данного исследования, следует начать с работы Ю.Р. Клокмана «Социально-экономическая история русского города». В ней Юрий Робертович подверг тщательному анализу целый комплекс источников: в Центральном (ныне — Российском) государственным архиве древних актов, из фонда Первого департамента Сената. Его изучение этих источников позволило ему заключить вывод о полицейско-фискальных, а не экономических интересах в учреждении новых городов, в том числе, Сибири. Этот вывод подтверждается и самим проведением ревизий, о чем написано выше. В своём труде автор немало уделил вниманию сведениям о промышленности, торговли в городах, о хозяйственных связях между ними накануне и после областной реформы 1775-1785 годов [5, c. 27-30]. Следующей важной работой может стать «Очерки этнографии русского феодального города» М.Г. Рабиновича. В ней Михаил Григорьевич широко осветил жизнь и быт русского города, начиная со Средневековья, заканчивая XIX веком. Особенный интерес представляет глава про брачность, семью и детей. Автор основывается на различный комплекс источников и их интерпретацию: летописи, актовые и законодательные материалы, берестяные грамоты и даже объекты материальной культуры. В целом, работа является обобщающей и представляет скорее научно-популярный интерес, помогая погрузиться в эпоху нашего исследования [9]. Статья «О составе источников сибирского городоведения XVIII-XIX веков» Д.Я. Резуна интересна тем, что в ней впервые освещается валидность тех или иных источников по изучению Сибирского города, особенно по периоду XVIII- XIX веков, о чем раннее не писалось. Примечательно, что за источники приняты сибироведческие исследования того времени. Данная работа полезна при изучении ранних взглядов на положение городов в Сибири [10]. Работы О.Н. Вилкова, в частности «Очерки социально-экономического развития Сибири конца XVI — начала XVIII в.», отлично дополняют работы М.Г. Рабиновича и Ю.Р. Клокмана, перенося нас в исследовании особенных социальных и экономических различий сибирского от европейского города [11]. В целом, как и проблематика изучения ревизских сказок, так и проблематика изучения русских городов освещены обе хорошо и полно. Но отсутствуют труды по работе с ревизиями XVIII века, отсутствуют работы по демографической компаративистике, особенно демографической компаративистике европейского и сибирского города, хотя из вышеуказанных монографий выводы и по этой проблеме вполне можно будет обозначить, если аккуратно и грамотно использовать источники — сами данные второй и третьей ревизии.

Приблизительная продолжительность жизни Иркутска и Малоярославца в конце XVIII века.

Для выяснения приблизительной продолжительности жизни мною будет использована следующая демографическая методология. Во-первых, так как у нас не хватает данных для выяснения продолжительности жизни по средним арифметическим значениям, можно использовать метод так называемой «демографической ёлочки» — составить два ряда (где один ряд — мужское население, а второй — женское население) возрастных показателей от самого раннего (до 1 года) до самого позднего (~100 лет) возраста. Момент в виде определенной возрастной величины, когда будет достигнуто максимальное значение в городе и когда оно начнёт c резким скачком спадать до конца диаграммы следует принять как первую величину приблизительной продолжительности жизни. Во-вторых, так как у нас есть данные по смертности мужчин из второй ревизии, мы можем узнать приблизительную продолжительность жизни мужчин через одностороннюю диаграмму с показателями возраста. Хотя и между ревизиями прошло от 17 до 20 лет и в документе указан лишь возраст по второй ревизии и, в случае смерти, факт этого. Можно будет указать возраст по второй ревизии как условный возраст смертности, хотя и следует помнить, что возрастом смертности он не является, не следует принимать информацию, что молодые люди умирали в 18 лет. Наиболее высокая в ней точка может считаться за вторую (условную) величину приблизительной продолжительности жизни. В-третьих, необходимо будет сопоставить данные и двух величин приблизительной продолжительности жизни. Средняя величина может признаваться как уже конечная (третья) величина приблизительной продолжительности жизни одного из городов. В-четвёртых, подсчёт будет проводиться по так называемым возрастным группам. Возрастные группы будут следующие: 0-5, 6-10, 11-15, 16-20, 21-25, 26-30, 31-35, 36-40, 41-45, 46-50, 51-55, 56-60, 61-65, 66-70, 71-75, 76-80, 81-85, 86-90, 91-95, 96-100 и группу населения тех, кому больше века — 101+. Деление возрастов на группы нам необходимо, во-первых, для упрощения работы с ревизскими данными (из-за их объёма подсчёт населения на каждый конкретный возраст может занять месяцы), во-вторых, для нивелирования тех методологических проблем работы с ревизиями, о которых говорилось в разделе характеристики источника и которые упоминала И.А. Троицкая — люди просто могли не помнить свой точный возраст. Поэтому деление на такие группы необходимо. Для начала следует обозначить первую величину приблизительной продолжительности жизни в Иркутске:

Можно наблюдать, что демографическая таблица обладает несколькими «скачками». Следует описать причины каждого из них, из чего можно будет вывести единственный естественный спад — где и будет предложена точка первой величины приблизительной продолжительности жизни. Резкий скачок снижения населения до десяти лет по сравнению с 11-20 годами в момент проведения ревизии, объясняется высокой детской смертностью. Такое можно будет наблюдать и в Малоярославце (наглядная таблица будет ниже). Для Российский империи конца XVIII века это вполне естественное явление [8, c. 42]. Аномальный рост числа людей, которым от 21 до 25 лет по сравнению с подрастающим населением не может никак объясниться. Предположения, однако, существуют разные: ошибки в подсчёте, скрытие детей во время подсчёта второй ревизии. Но точное объяснение, к сожалению, отсутствует. Резкий скачок же снижения населения возрастов 21-25 лет к 26-30 объясняется тоже несложно: в это время происходит уход в рекруты и казаки, либо приписка к заводам. Уходом на заводы и заработки в города объясняется и скачок 26-30 лет к 31-35 и далее до самого конца. Лишь возраста 56-60 лет, когда происходит возвращение с заработков и рекрутской повинности, дают наблюдать небольшой скачок вверх, после чего демографические столбцы становятся только меньше, т.е. люди умирают естественной смертью. Как раз-таки возраст от 56 до 60 лет и можно назвать первой величиной приблизительной продолжительности жизни в Иркутске. Теперь следует найти вторую (условную) величину приблизительной продолжительности жизни.

На графике показано количество человек, не доживших до проведения третьей ревизии, но которые были учтены во второй. Мною было намеренно исключены любые иные причины (уход, рекрутский набор), кроме естественной смерти. Мы можем наблюдать, что самая высокая точка 56-60 лет, и следом за ней 61-65 и 66-70. Если же за вторую приблизительную (условную) продолжительности жизни принимать высочайшую точку в графике — то она будет совпадать с предыдущим графиком, о количестве населении Иркутска по возрастным группам. Если же принять, что в прошлом графике резкая естественная смертность населения начала проходить как раз-таки после наступления срока 56-60 лет, то этот график вполне подтверждает данную тенденцию даже по второй ревизии. Таким образом, за третью (итоговую) величину приблизительной продолжительности жизни в Иркутске второй половины XVIII века можно установить возраст от 56 до 60 лет. Теперь же нужно применить действительный комплекс методов к другому источнику друго города — третьей ревизии по Малоярославцу:

Следует сразу обратить внимание на то, что в случае Малоярославца, мы имеем дело с полной в плане учёта женского населения статистикой. Если в Иркутске женщин упоминали лишь в случае их брака с мужчинами, то здесь учитывается женское населения всех возрастов вне зависимости от семейного положения: от малолетних дочерей до престарелых вдов. Итак, на данной схеме мы можем наблюдать серьёзные отличия от иркутской демографии. Во-первых, первая приблизительная продолжительности жизни здесь равна примерно промежутку от 41 до 45 лет, так как после этой точки идет стабильное, естественное снижение. Данный результат на целых ~15 лет меньше, чем по первой приблизительной в Иркутске. Во-вторых, можем наблюдать, что сильно выше детская смертность, нежели чем в Иркутске. Выраженное «падение» столбцов до более низкого значения это подтверждает. В-третьих, сама по себе выживаемость населения до приблизительной продолжительности жизни очень низка. Если из 10 детей в Иркутске до средней продолжительности жизни доживает половина, то в Малоярославце примерно чуть больше трети. Следует теперь, как и в случае с ревизией в Иркутске, обозначить мужское население Малоярославца по возрастным значениям, которое было учтено во второй ревизии, но на момент уже третьей не дожившее. Это будет вторая приблизительная продолжительности жизни в Малоярославце.

На диаграмме мы видим, что существует два сильных скачка смертности: первый скачок — детской смертности, от 1 до 10 лет, и второй скачок наблюдается в промежутке 46-50 лет, после чего ось демографии постепенно по естественным причинам снижается. Возраст 46-50 лет как средней продолжительности жизни в Малоярославце следует обозначить как вторую приблизительную продолжительности жизни. Таким образом мы можем обозначить третью приблизительную (итоговую) средней продолжительности жизни в Малоярославце по средней величине от двух предшествующих значений — от 43 до 47 лет.  Итак, исходя из числовых данных, можно заключить следующее. Во-первых, сопоставляя данные смертности по второй ревизии и данные возрастных групп по третьей ревизии можно представить приблизительную продолжительность жизни города. Во-вторых, можно заключить, что средняя продолжительность жизни в Иркутске равна промежутку от 56 до 60 лет, а в Малоярославце от 43 до 47 лет. В-третьих, если взять группы возрастов от 43 до 47 в Малоярославце и от 56 до 60 лет в Иркутске, то , вероятнее всего и учитывая неточность данных, можно заключить, что приблизительная средняя продолжительность жизни в Иркутске в конце XVIII века во много превосходит среднюю продолжительность жизни того же периода в Малоярославце — на, примерно, 10-15 лет.

Показатели брачности и их влияние на структуру семью в Иркутске и Малоярославце.

Для работы с показателями брачности следует осветить те задачи и методологию, которые будут в дальнейшем использованы в исследовании. Интересовать здесь могут следующие значения: во-первых, разница в возрасте между мужчиной и женщиной в семьях Иркутска и Малоярославца, во-вторых брачное поведение, а именно выбор невесты мужчиной в семьях Иркутска и Малоярославца. Первый пункт не требует особых методологических изысканий. Необходимо посчитать среднюю разницу в возрасте между мужчиной и женщиной по, (если такое определить точно можно) первому браку и при живых супругах на момент третьей ревизии. Второй, третий брак можно без труда отделить от первого в случае, если в семье мать младше своих детей, либо старше менее, чем на 12 лет (примерный возраст начала репродукции девушки) [8, C. 91-92]. Следует сконструировать две таблицы. В них я укажу группы значений разности в возрасте от 40 лет до 0 лет. На диаграммах будет разным цветом показываться, в чью пользу идёт разница в конкретной группе процентных значений. Второй пункт уже более интересен в плане своего выяснения. Будет создано две таблицы. В первой будет записано, каких невест брали в жёны мужчины из Малоярославца: социальное положение и география. Во второй те же самые значения, но для Иркутска. Таким же методом, а именно делением исследования брачности на две равнозначные в плане исследования и рекурсивные по самому значению, пользовалась Ольга Валентиновна Фомина в своей работе [14]. Итак, следует начать с разницы в возрасте между мужчиной и женщиной в Иркутске. Выше я упомянул, что разделю семьи по группам значений разницы в возрасте от 40 лет до 1 года. Теперь о самих группах, которые будут следующими: 40-21, 20-16, 15-11, 10-7, 6-3, 2-1 — и все значения в зеркальном порядке.

На этой диаграмме мы можем наблюдать, что мужчины превосходят женщин в плане количества семей, где первые старше последних. Однако если идёт речь о разнице в 1-2 года, или даже 3-6 лет, то часто мы можем наблюдать очень схожее процентное соотношение семей такого плана. В целом, можно заключить, что семей со старшим мужчиной в Иркутске составляет 62% процента, или, если округлить, то шесть из десяти семей имеют старшего мужчину из всех членов семьи и 38%, или четыре из десяти семей имеют более старшую женщину из всех членов. Теперь такую же демографическую таблицу следует составить для Малоярославца с теми же условиями:

На этой же диаграмме можем наблюдать, что мужчин, как самых старших в семьях сильно больше — уже 72 процента, или семь из десяти семей обладают такой структурой. Можем заключить, что в Иркутске структура семей часто была иной, чем в европейском Малоярославце. Семья Иркутска чаще будет иметь более старшую женщину в своём составе, чем семья Малоярославца. Семь из десяти семей в Малоярославце имеют мужчину как самого старшего члена семьи, а в Иркутске такое наблюдается лишь у шести из десяти семей. Важным стоит отметить, что вторые и третьи браки (то есть, когда мать младше детей, либо старше менее, чем на 12 лет) могут не учитываться в исследовании: их число столь мало в двух городах, что на фоне общего количества посадского населения, но оно не играет никакой роли. Следует перейти ко второй части этой главы — выбору невесты в Иркутских и Малоярославских семьях. Для начала следует выяснить, откуда брали невест в Иркутске и Малоярославце: социальное положение семьи невесты до брака и её география. В силу объёма источника по Иркутску и существования в нём нивелирования порядка указания в ревизии, то я буду использовать не все данные ревизии, а половину. Для демонстрации брачности в сфере выбора невесты и сравнения с Малоярославцем такая выборка будет достаточной. Первым делом рассмотрим, откуда и из каких сословий были семьи невест Иркутских мужчин:

Следует сразу отметить, что в Иркутске сословие дворян, разночинцев и чиновников тесно связаны, и зачастую являлись одним и тем же. Так что эти значения стоит воспринимать как нечто целое. Можем наблюдать, что существуют три ключевых сословия, откуда брали невест в иркутских семьях: казаки, купцы и крестьяне. Подавляющее количество иркутских мужчин брало себе в жёны воспитанниц именно казачьих семей — таких случаев было мною подсчитано как шестьдесят восемь, на втором месте девушки из крестьянских семей из пригородных Иркутску населенных пунктов. Семей с такими жёнами в ревизии шестьдесят. Ну и семей, где жёны из посадских (купеческих) семей всего двадцать восемь. Однако, если же мы всё-таки учитываем, что дворяне, разночинцы и чиновники тесно связаны и зачастую представляли нечто целое в качестве сословия, то этот комплекс семей, где жёны из дворянских, разночинских и чиновничьих семей всё-таки незначительно больше, чем купеческих. Их будет ровно тридцать исходя из половины данного нам источника. Интересно ещё и то, что примерно поровну делится число семей с жёнами из Иркутска и из соседних населённых пунктов — деревней, сёл, острогов Иркутской провинции. И совершенно нет случаев, когда жена была «взята» из других городов Сибири/Европейской части России. Теперь следует рассмотреть, откуда и из каких сословий были семьи невест малоярославских мужчин. Строки будут такие же, как в первой таблице, но столбец с данными по иным сибирским городам учитываться здесь не будет, поскольку невест оттуда совсем не имеется.

Здесь же мы видим следующую картину: Во-первых, абсолютное большинство семей содержит в себе женщин из купеческих семей. На втором месте по численности крестьянские, но в количестве они сильно проигрывают: двести семьдесят восемь против двенадцати. Во-вторых, абсолютное большинство семей содержит в себе женщин из Малоярославца. После же идут невесты из пригородных населенных пунктов, имеют вес и женщины из других европейских городов (в основном Москвы и Тулы). Но даже невесты из пригорода, Тулы и Москвы в сумме не сравнимы с количеством невест в Малоярославце — двести восемьдесят пять против тридцати. В-третьих, нет никаких данных по жёнам-инородцам, жёнам из казачьих семей. Итак, можно сделать следующие выводы по данному разделу нашего исследования. Во-первых, следует отметить, что возраст внутри семьи в Иркутске и Малоярославце отличается. В Иркутске значительно больше семей, где женщина старше мужчины, чем в Малоярославце. Если использовать полученные данные из первой главы, то нетрудно назвать причину этого явления: смертность мужчины в Иркутске по отношению к женщине была более выражена, чем в Малоярославце. Во-вторых, можно заметить, что семей Иркутска, где есть жёны из пригородных населённых пунктов (сёл, деревень, острогов и т.п) составляют примерно половину всех семей города. В Малоярославце картина кардинально отличается: абсолютное большинство семей и жёнами из самого города. Можно предположить, что такое брачное поведение в Иркутске было вызвано именно отличиями в деятельности купцов сибирского и европейского города: в сибирском городе купеческое население было динамичнее, чаще было в пути. В-третьих, «основное» сословие, откуда брали жён мужчины Иркутска было казачество и, догоняя его, крестьянство. В Малоярославце же по третьей ревизии вообще нет данных по тому, есть ли жёны из казачьих семей. «Взятие» жён из крестьянских семей присутствует, однако абсолютно доминирующее положение в плане количества занимает купечество, которого в Иркутске не так много (хотя и занимает в целом третью позицию). Ещё можно добавить, что в Иркутске, судя по всему, был большой корпус чиновников, разночинцев и дворян, так как бракосочетание с этими сословиями в сумме даёт ему второе место по количеству. В Малоярославце таких браков было настолько мало, что ими можно пренебречь.

Показатели рождаемости и влияние на них различий и сходств в составе семей.

Для начала выясним среднее количество детей в семьях каждого из городов. Мною не будет учитываться женское детское население Малоярославца, так как в Иркутске учтено лишь мужское и для справедливой оценки необходимо соблюдать одну и ту же выборку.

Мы видим, что среднее число детей мужского в Иркутске больше, чем в Малоярославце. График нам показывает, что на самом деле количество семей с детьми в Иркутске в пропорции сильно превышает над количеством семей с детьми в Малоярославце. Среднее количество детей в Иркутске стремится к трём (около 2,5 на женщину), а среднее количество детей в Малоярославце стремится к двум (около 1,5 на женщину). Теперь следует выяснить интервал деторождаемости. Для этого я посчитаю количество лет между рождением первого и второго ребенка и между рождением второго и третьего ребёнка. Мною были намеренно ограничены рамки в пределах данного количества, исходя из данных диаграммы сверху, которая показывает, что основное количество семей — в составе до трёх детей. Из-за сложности подсчёта я посчитаю не все семьи городов, а 50 первых, указанных в ревизии, также я буду учитывать, в случае Малоярославца, и детское население женского пола.

Диаграмма в принципе не дает нам никакой информации для нахождения отличий, а значит, интервал деторождаемости был примерно одинаков в Иркутске и Малоярославце, с небольшой пометкой: более высокие интервалы в 9 и более лет доступны были в основном иркутчанам, хотя и не так выражено. Интервал в 2-3 года так часто появляется из-за того, что за этот период женский организм полностью восстанавливается после родов и приготавливается к появлению второго (или третьего) ребёнка. Можно сделать любопытное наблюдение, что такой же интервал сохраняется в этих городах и сегодня, в первой трети XXI века. Следующим показателем должна стать разница в возрасте мужчины и женщины в момент рождения первого ребёнка. Мною будет использованы значения интервалов возрастов до 15 лет, от 16 до 20 лет, от 21 до 25 лет, от 26 до 30 лет, от 31 до 35 лет, от 36 до 40 лет, от 41 до 45 и от 46 до 50 в каждом городе для каждого пола соответственно. Возраста старше пятидесятилетнего возраста уместно употреблять только лишь для мужчин, так как примерно в 40-50 лет у женщин происходит естественный биологический процесс менопаузы (климактерического периода), после которого возможность рождения детей отсутствует. Аналогично касается и возраста до 15 лет включительно: возможность рождения девушки наступает после начала менструации, а это примерно 12-13 лет, как упоминалось выше [8, c. 91-92]. Для начала рассмотрим значения по Иркутску. Учитывать я буду как и умерших родителей, так и живых, если возможно по ним определить время рождения первого ребёнка. Мною будет использована та же методология, как в случае с интервалами рождаемости: используя не все данные ревизии, а лишь выборочную часть. Но так как уже в этом случае выборка должна быть точнее, то я буду использовать не 50 первых семей, указанных в ревизии, а 100. Этот метод вполне может претендовать на объективность, так как в ревизии нет порядка первоочередного указывания в ревизии: ни по возрасту, ни по составу, ни по сословию.

Итак, мы можем наблюдать следующие значения. Во-первых, «яма» в промежутке от двадцати шести до тридцати лет для мужчин при пике в промежутке от двадцати одного до двадцати пяти лет и возвращением к среднестатистической норме в промежутке от тридцати одного до тридцати пяти лет вызвана рекрутским набором/уходом в казаки/на заработки в города или из-за другой достаточно интересной причины — уходом на заработки на тихоокеанское побережье: алеутские, командорские острова, начало освоение Аляски. Очевидно, что по этой причине число семей, где первенец рождался в промежуток от двадцати пяти до тридцати лет сильно меньше [6, 56-81]. Во-вторых, мы видим, что женская фертильность действительно, хоть и постепенно (в промежутке от тридцати до сорока лет) падает, доходя до пятидесяти лет. Мною не было замечено женщин, у которых первенец появлялся позже возрастного рубежа в полвека, кроме тех случаев, когда ребёнка «приписывали» к старшим в семье. Однако же, ранняя женская деторождаемость (от двенадцати лет) присутствовала в ревизии. Были и случаи, когда мать была старше ребёнка на одиннадцать и ниже лет, их я не учитывал в статистике, так как с точки зрения биологии, как упомянуто выше, это не представляется возможным. В-третьих, мужская фертильность имеет место во всех значениях, хоть и с серьёзным упадком после достижения сорокапятилетнего возраста. Поднимается она с достижением промежутка от шестнадцати до двадцати лет лет, но становится более серьёзной (и пиковой) в промежутке от двадцати одного до двадцати пяти лет. С биологической точки зрения мужчина действительно может быть фертилен в любой возраст, только с достижением старости вероятность появления детей снижается. Теперь такую же таблицу с теми же условиями и методологией следует построить для Малоярославца:

На ней мы можем наблюдать достаточно выраженные отличия от показателей, что были в Иркутске. Во-первых, возрастная группа лиц «до пятнадцати лет» имеет соотношение с выраженным доминированием в нём женского населения — значит, что девушки рождали раньше. Во-вторых, пиковая деторождаемость в промежутке от двадцати одного до двадцати пяти лет схожа с той, что была нами замечена в Иркутске. В этом значении города имеют выраженное сходство. В-третих, женская фертильность полностью угасает с промежутка в тридцать шесть-сорок лет, а мужская после сорока пяти. Но значительно падать эта фертильность начинает с достижением у женщины тридцати лет, а мужчины тридцати пяти. Все эти различия можно объяснить исходя из полученных выводов о семье Иркутска и Малоярославца через данные о смертности и продолжительности жизни в первой и брачности во второй главе. Доминирование Иркутска над Малоярославцем в плане количества детей может объясниться простой детской смертностью, которая в Малоярославце была сильно выше, чем в сибирском городе — по выходным данным первой главы. Небольшое превосходство Иркутска над Малоярославцем в плане долгого интервала деторождаемости объясняется большей продолжительностью жизни в первом городе — по выходным данным первой главы. Поздняя женская рождаемость в Иркутске по отношению к Малоярославцу может иметь причину в том, что женщины в семьях чаще были старше мужчин в первом городе, чем во втором — по выходным данным второй главы. Поздняя мужская фертильность (и женская тоже может быть объяснена этим фактором) имеет значение, что в целом в Иркутске продолжительность жизни мужчин (и женщин, которые, хоть и редко указывались в ревизии, разве что как жёны), была сильно выше, чем в Малоярославце — по выходным данным первой главы. Интервал от двадцати одного до двадцати пяти лет как наиболее фертильный вполне объясним культурологическими причинами: считалось, что мужчина, достигая возраста в двадцать лет, должен жениться [8, 76].

Заключение.

Средняя продолжительность жизни в Иркутске и Малоярославце, первая проблема, которая была освящена в этом исследовании, серьёзно отличается. В Иркутске в среднем продолжительность жизни была на 10-15 лет больше, чем в Малоярославце. Хотя данные по добрачному женскому населению в «Иркутской ревизии» отсутствуют, можно заметить, что мужчины Иркутска жили меньше чем женщины и эта разница значительно более выражена, чем такая же в Малоярославце, чем объясняется следующий раздел. Количество семей, в которых женщина старше мужчины в Иркутске больше, чем в Малоярославце. В последнем городе из десяти семей — в семи будет старше мужчина, в Иркутске же из десяти будет старше мужчина только в шести семьях. Объясняется это многими причинами, из которых: ранняя мужская смертность, уход на тихоокеанское побережье, казачество и рекрутство. Такие же проблемы (кроме ухода на тихоокеанское побережье, естественно) касаются и Малоярославца, но на примере Иркутска выражены сильно больше. Отличия в этой главе касаются ещё и в плане выбора невесты, её географии и социального положения семьи до брака: Семья Иркутска менее зациклена на поиске невесты внутри своего города — примерно половину составляют невесты из пригорода. Того же нельзя сказать про Малоярославец, где абсолютное и подавляющее большинство семей из самого города, а взятие невест из других населенных пунктов ничтожно мало, хотя и есть невесты из других городов других губерний, чем не может похвастаться Иркутск. Это интересно демонстрирует особенности брачного поведения посада: оно не везде имело зацикленность на самом себе. Того же самого касается и социального положения семьи невесты до брака. В Иркутске, бывшем на конец XVIII века остроге и окружённого на тот момент существующими острогами, неудивительно, что подавляющее большинство невест именно из казачьих семей. На втором же — дворяне с разночинцами и чиновниками, которые в силу отдалённости от центра города были в большем количестве, а следовательно, браков с невестами из этих семей тоже было больше. Малоярославец, во- первых, отличается особой «любовью» к невестам из купеческих семей: там их больше девяноста процентов. Казачьих же и инородных семей, как родных невесте, нет вовсе. Третья глава раскрывает данные по рождаемости, которая непосредственно связана с предыдущими двумя. Во-первых, тут мы видим первое сходство, а не различие — в целом, интервал деторождаемости в Иркутске и Малоярославце одинаков в пике 1-3 лет, за небольшим исключением в виде возможности интервала больше девяти лет в первом городе в силу большей продолжительности жизни. Во-вторых, детей в Иркутске больше, чем в Малоярославце. Объясняется это повышенной детской смертностью в Малоярославце, и большей «выживаемостью» населения Иркутска. Во-вторых в Иркутске более поздняя рождаемость, чем в Малоярославце. В Иркутске первенца могут родить даже вплоть до начала у женщины менопаузы (43 года), в Малоярославце же позднейший возраст женщины для рождения ребёнка — 36 лет. То же самое касается мужчин — в Иркутске мужчина, у кого появился первенец чаще старше, чем в Малоярославце. Его фертильность в сибирском городе продолжается вплоть до 70 лет, что нельзя сказать про европейский город. Объясняется это, кстати, данными первой главы о продолжительности жизни и второй о разности возраста мужчины и женщины в семьях наших исследуемых городов. В целом, можно заключить, что Иркутск и Малоярославец отличаются в плане демографии весьма сильно. Будучи двумя посадскими городами, их характеристики в плане смертности, брачности и рождаемости достаточно редко сходятся. Объяснимо это как климатическими факторами, как социально- экономическими, так и историческими. В Сибири не было крепостного права, но было сильное остроговое казачество. В Сибири население сильно консервировалось внутри одной провинции (этот вывод был сделан в том числе и на основе выбора невесты в Иркутске), и, соотвественно, заболевания, эпидемии проявлялись реже, что давало как и большую продолжительность жизни, так и меньшую детскую смертность. Это же и объясняется редким проявления голода в сибирском городе: данный аванпост в Сибири был очень важен для государства, он являлся связующим звеном между Европейской частью России, Восточной Сибирью и Западной Америкой. Через него всегда лежали почти все торговые пути на Дальний Восток. Провиант там был практически всегда, что в случае неурожая нельзя будет сказать про Малоярославец, маленький провинциальный купеческий город. Важное отличие есть и в выборе невесты: справедливое замечание об эндогенности русского купечества в европейской части России, однако несправедливо для сибирского города, где посадское население не сохранялось внутри себя собой, а имела внешние контакты, в том числе и вне Иркутска. Ещё интересно отметить, что данное исследование отлично показывает несостоятельность одного популярного мнения о том, что раньше в России была такая же демография, как Средневековье: когда люди жили очень мало, около тридцати лет, рано женились и выходили замуж, быстро старели и рано заводили детей. В XVIII веке, как мы выяснили, заводить первенца женщине в 35 лет было ещё вполне возможно и даже распространено.