Владение недвижимостью и отношения в дворянских семьях в первой четверти XVIII века

Головинов Сергей Юрьевич
s.golovinov22@gmail.com

Введение

Одним из самых важных этапов развития российского семейного права была первая четверть восемнадцатого века. В первую очередь это связано с изменением нравов российского дворянства под влиянием европеизации и петровских реформ соответственно. Проходя через высшие слои общества, новые морально-правовые установки влияли и на остальные сословия[2, с. 6]. 

Принципы внутрисемейных взаимоотношений разрабатывались веками. В начале восемнадцатого века они уже представляли собой довольно четкую систему, регулирующую семейные контакты. Это прежде всего относится к межличностным отношениям, которые проявлялись в виде власти главы семьи над женой, детьми, младшими родственниками и т. д. Но личностные отношений непременно влекли за собой и отношений имущественные, что было особенно актуально в дворянской среде. Важность именно этой сферы прослеживается и в том, насколько с каждым десятилетием, начиная с середины семнадцатого века, российское законодательство все более четко разрабатывает именно наследственное право. Но Петр Первый своими преобразованиями в этой области многое изменил, что, по мнению нескольких исследователей, однако опережало нравы того времени или им не соответствовало[См. 1, 2, 3]. Вообще, первый российский император не имел четкого плана разработки семейного законодательства, что видно из временных промежутков, в которые принимались законы. Петр Первый изменял правовые нормы по мере поступления новых проблем, он пользовался прецедентами. 

Более того, законодательством того времени была отрегулирована лишь ничтожная часть семейных и наследственных правоотношений. Эти правоотношения по большей части регулировались не законами, а обычным правом. То есть, существовал огромный пласт  обычных норм, которыми руководствовались дворяне помимо норм законодательных.  Именно они и являются объектом данного исследования.

Петровские преобразования, несмотря на свою радикальность, не смогли изменить те принципы, которыми руководствовались дворяне при распределении своего недвижимого имущества. Слишком важной и поэтому непоколебимой оставалась для них именно эта проблема.  Межличностные имущественные отношения внутри семей наиболее полно прослеживаются в духовных завещаниях того времени, поскольку только в такого рода документах можно обнаружить слияние необходимых для данного исследования категорий — личностных внутрисемейных взаимоотношений и недвижимости. В связи с этим возникает вопрос: “Чем руководствовались дворяне при распределении своего недвижимого имущества среди своих родственников? — выяснение ответа на него и является целью данной работы. Для этого были поставлены следующие задачи: 1) выяснить, как наследодатель распределял свое имущество среди ближайшего круга родственников; 2) определить, в каких случаях наследодатель выделял имущество в пользу остальных членов своего рода.

Характеристика источника

Источником данного исследования является духовные завещания, рядные и сговорные акты, опубликованные в сборнике: “Дворяне Москвы: свадебные акты и духовные завещания петровского времени”[4]. Публикация сборника подготовлена доктором исторических наук, профессором исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Н.В. Козловой и специалистом 1-й категории Российского государственного архива древних актов А. Ю. Прокофьевой. Авторы собрали комплекс из 888 документов, из которых 326 являются духовными завещаниями, 499 — свадебными актами, и 63 — семейными рядными записями. Документы датируются периодом с 1699 года по 1725 год. Текст передан в современной транскрипции, но с сохранением особенностей русского языка XVIII века, что позволяет работать с документами читателю без особых навыков. Публикация снабжена несколькими вводными статьями, которые не только описывают исторический контекст времен написания представленных актов, но и помогают разобраться в особенностях опубликованных в сборнике документов. Н.В. Козлова и А.Ю. Прокофьева к большинству актов написали подробные комментарии, в которых они приводят полезные данные из других источников, обращают внимание читателя на важные моменты, поясняют и дополняют некоторые документы.

Документы делятся на несколько клаузул и частей внутри них. Это дата, сведения о составителе (имя, титул, чин и т.д.); в документах жен, вдов указывались имя, титул, чин мужа; в сговорных — имя и внутрисемейный или родственный статус той, кого сговаривали, имя и статус того, за кого выдавали; в духовных — имена и индивидуальный статус душеприказчиков (не всегда) и наследников; содержание акта; перечень и подписи завещателя, свидетелей, писца. Эти структурные части были присущи всем частным семейным актам и сохранялись даже при самом кратком воспроизведении. Если текст был написан по всем канонам и правилам, то там всегда было пять клаузул: посвящение Богу (“Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь”.), далее идут имя завещателя и преамбула с изложением причин составления духовной и определением физического и душевного состояния составителя; затем собственно распоряжение по существу дела и, наконец, заклятие против нарушителей воли завещателя.

Этот сборник документов достаточно репрезентативен, чтобы его использовать в качестве главного источника к исследованию о распределении имущества в дворянских семьях. Его важной чертой является то, что в нем представлены три различных вида актов: духовные завещания, свадебные сговорные и рядные и семейные рядные записи. Завещания наравне с семейными рядными являются наиболее ценными и используемыми источниками данного исследования. Это объясняется тем, что именно в них через призму имущественных отношений лучше всего прослеживаются внутрисемейные отношения дворян. Составители таких актов чаще всего объясняют мотивацию своих решений и действий, раскрывают суть дела. В духовных и в семейных рядных, в отличие от свадебных актов, лучше прослеживаются и состав семьи, и ее имущественное и социальное положение, наличие информации о которых играет немаловажную роль в исследовании. Их составители нередко выражают и свои личные переживания и рассуждения, в них они могут обращаться к родственникам. За пеленой формального юридического документа прослеживается личность составителя, которая придает каждому акту особенные черты. Благодаря всему вышеописанному духовные завещания и семейные рядные, дополненные обильными комментариями составителей сборника, помогают составить вполне ясную картину, что и позволяет делать необходимые для исследования выводы[Там же, с. 22].

Однако здесь необходимо упомянуть о некоторой кривой выборке документов. В нашем распоряжении имеются всего несколько сотен дворянских завещаний за целую четверть века, но очевидным является то, что в Москве за этот период умерло в разы, возможно, в десятки раз больше дворян, тем более, если учитывать приезжих. Но все они духовных завещаний не составляли, а представленные в источнике их зачем-то составляли. Ясно, что нет необходимости в составлении завещания, когда в семье нет конфликтной ситуации, и за имущество никто спорить не будет. Духовную целесообразно составить, когда есть несколько конкурирующих  претендентов, но наследодателю хочет передать имущество одному конкретному наследнику в обход других. Таким образом, в нашем распоряжении, вероятно, есть немалая часть именно таких конфликтных духовных завещаний, что может повлиять на результаты исследования.

Информация, которую предоставляют дворянские свадебные акты, используется в данной работе сравнительно немного. Свадебные акты не позволяют определить состав семьи и отношения внутри нее, поскольку в них необходимые положения представлены лишь частично. Их составители предпочитают не выходить за рамки росписи переданного или полученного имущества. Несмотря на это, основываясь на свадебных актах, можно узнать некоторые немаловажные моменты внутрисемейных отношений дворян. А именно: кто и кому выделяет приданое? — именно этот вопрос отчасти рассматривается в данном исследовании. Свадебные акты достигают своей предельной полезности, когда их составители представлены еще и в духовных завещаниях или семейных рядных. В результате подобного перекрещивания источников внутрисемейные отношения дворян прослеживаются наиболее полным образом.

Поскольку данный источник представляет из себя комплекс письменных юридических документов, он не требует к себе особой осторожности и специального подхода. Составители актов очень редко прибегали к обману или утаиванию чего-либо, так как за этим внимательно следило государство, которому было необходимо знать все перемещения дворянского имущества, особенно недвижимого. Помимо этого, за корректностью данных чутко наблюдали и другие члены семьи составителя акта, поскольку их материальное благосостояние во многом зависело от условий, прописанных в документе. Стоит отметить, что авторы сборника также не оставили без внимания попытки дворян исказить действительность: Н. В. Козлова и А. Ю. Прокофьева,по возможности, на основе других источников в комментариях предупреждали о нестыковках в словах составителей. 

На первый взгляд может показаться, что в сборнике документов представлены только акты московских дворян, что несколько сужает репрезентативность данных, поскольку нравы и мораль московского высшего сословия отличались от провинциальной шляхты[3, с. 30, 32]. Но нужно учитывать, что это не означает, что источник представляет только москвичей, так как огромное количество провинциальных дворян специально приезжало в Москву, чтобы составить духовное завещание. 

На основе этого собранного комплекса актов, конечно, можно написать исследования не только на тему влияния обычного права на внутрисемейные имущественные отношения. Сборник также послужит отличным источником для работ по гендерной истории, исторической антропологии, истории права и т. д. 

Родители и дети

Конечно, в жизни большинства дворян самое важное и особое место занимали их ближайшие родственники. К ним в первую очередь относились дети, супруги и родители. Внутрисемейные отношения с родителями в духовных прослеживаются плохо в силу их малого количества. Зато с детьми и супругами они наблюдаются самым ярким образом, так как они представлены в подавляющем большинстве завещаний. Сначала обратимся к материалу источника, чтобы продемонстрировать, какой вид имели отношений между родителями и детьми.

Нужно сразу упомянуть, что дворяне при наличии у них детей только в самых крайних, почти единичных, случаях отказывали им в наследстве. Во-первых, это связано с тем, что нормы обычного права предписывали, что родители обязаны обеспечить своих детей в будущем, они обязаны передать им наследство. Во-вторых, лишение дитя наследства являлось самым страшным и строгим наказанием того времени, к которому могли прибегнуть только в наихудшем случае[4, с. 91]. Такие драматические ситуации будут описаны ниже. 

Если у дворянина был лишь один ребенок, то большая часть движимого и недвижимого имущества, как правило, доставалась ему. Например, сенатор Григорий Андреевич Племянников в 1713 году отдает “все имение” своему единственному сыну, при том, что у него много других довольно близких родственников, с которыми у него явно хорошие отношения, поскольку он не только завещает им образы, но и названачает их душеприказчиками, что говорит о его огромном доверии к ним (зятю, сестре и жене) (№38)[Там же, с. 140]. В 1717 году стольник Гурий Родионов сын Украинцов также писал свое духовное завещание, в котором отдавал все имущество единственному сыну, исключением была лишь ¼, полагавшаяся жене. Духовная составлялась с очень большим трепетом: наследодатель подробнейшим образом описал не только всю недвижимость для сына, но и конкретную одежды и даже определил для него особенных лошадей. Также не забыл он указать, что до всего вышеперечисленного жене дела нет. Это говорит о внимательном отношении отца к сыну в рамках этой семьи (№121)[Там же, с. 204], что становится особенно заметным на фоне других завещаний единственным детям, которые сухи и бескрасочны (См.: №55, №57, №68, №72). Обычно просто писали “потому что иных детей у него нет”, что скорее объясняется бюрократической краткостью и нежеланием распространяться о своих чувствах, чем каким-либо равнодушием по отношению к единственному ребенку. Однако такая ситуация встречается довольно редко, так как дворянские семьи были ориентированы на многодетность, что заставляло их каким-то образом распределять имущество между несколькими детьми. 

Что касается вопроса разделения наследства между несколькими детьми, то здесь нужно провести четкую границу, проходящую по 1714 году, когда Петр запретил дробить недвижимое имущество, и дворянам пришлось выбирать лишь одного наследника. До 1714 года дворяне более или менее поровну распределяли свое имущество между своими сыновьями и дочерьми. Типичной и поэтому показательной является завещание 1699 года князя Якова Ивановича Вяземского. У князя в духовной фигурируют три главных для него члена семьи: жена Татьяна, дочь Анна и сын Федор. Наследодатель подробно описывает недвижимые имения, которые он передает своей дочери, самым важным здесь то, что все эти имения являются либо купленными, либо прожиточными. Сын Федор по отношении к этому типу недвижимости упоминается в качестве отделенного, так что он на него претендовать не может, о чем наследодатель с ним и договорился. Однако сын получает все вотчины и отцовские (дедовские) дворы, до которым уже жене и дочери дела нет (№2)[Там же, с. 122]. И дочь, и сын одинаково щедро наследуют драгоценные образы. Важно отметить, что князь передал сыну именно родовые земли , что характеризует его как главного наследника. Именно сыновья, согласно обычному праву, должны были получить родовые владения отца. Схожий по глубинному смыслу случай произошел и в апреле 1714 года, когда завещание составляла скиномонахиня Екатерина Варламова. Свою единственную ценную вещь, Животворящий крест, она отдала сыну, но приказала “держать в доме, а по смерти держать внучатам. А за девиц в приданые не довать, дабы был в роде мужском” (№53)[Там же, с. 149]. То есть и здесь завещатель, руководствуясь нормами обычного права, проводит четкую черту между наследниками мужского и женского пола. Именно в мужском владении должны оставаться “родовые” вещи, даже если это и не недвижимость. Случаев, когда родовое имущество было передано наследникам женского пола при наличии сыновей, обнаружено не было.

Несколько иная ситуация складывается у Антониды Матвеевой дочери Травикой в 1712 году. У нее есть два сына и две дочери, которым она выделила различные поместья низ своего приданого. Размер, качество и даже тип имений установить не удается, поскольку наследодательница указывает лишь места расположения земель. Примечательно то, что, в отличие от князя Вяземского из завещания №2, Антонида Матвеева, по видимому, не делает никаких различий между сыновьями и дочерями, выделяя разные типы недвижимости каждому. Это скорее всего связано с тем, что в приданое она получила неродовые и невотчинные владения. Также она с большим вниманием отнеслась к распределению образов после своей смерти: каждый ребенок получал строго персональные образы. В этом, на первый взгляд, сухом духовном завещании можно проследить некоторую оттеночность в отношении к своим детям: Антонида Матвеева отдельно оговорилась, что сыновья не имеют права бить челом на земли их сестер. Это может свидетельствовать о более холодном отношении матери к своим детям мужского пола (№33)[Там же, с. 136]. Желание разделить свое недвижимое наследство поровну проявлялось даже после указа 1714 года. Через 3 месяца после его обнародования вдова Ирина Алексеева приказала разделить свои московские дорвы между двумя сыновьями поровну. Это, конечно, противоречило законодательству и поэтому исполнено не было (№56)[Там же, с. 151]. 

Таким образом,  видно, что дворяне до 1714 года старались распределять свое наследство в относительно равных долях, стараясь обеспечить каждого из своих нескольких детей. Это в целом соответствовало принципу обычного права, который предписывал обеспечить всех детей. Однако и в таких духовных прослеживается личное отношение родителя к разным детям: отец выделил родовые и вотчинные владения именно сыну, а мать отдельно предупредила сыновей, что до части наследства их сестер им дела нет. 

После 1714 года ситуация с распределением наследства очень изменилась, поскольку теперь дворянам нужно было выбирать единственного наследника недвижимого имущества. Если до этого проблема равномерного и справедливого дележа была значительной, то с выходом указа это стало намного проблематичнее. Однако дворяне находили способы, с помощью которых они могли удовлетворить свою потребность в обеспечении будущего детей.

Обратимся к типичному случаю, когда у наследодателя оставались два ребенка. Княгиня Марфа Трефилова писала своей завещание 22 марта 1716 года. В нем она определила старшему сыну 400 рублей, то есть движимое имущество, а младшему — все прожиточные вотчины, то есть недвижимое имущество (№78)[Там же, с. 164]. Эта ситуация типична тем, что при наличии двух наследников наследство делилось между ними по своему типу: одному — недвижимое, другому — движимое. Такую тенденцию можно проследить во многих духовных того времени (См.: №84, №128, №178). 

Ситуация не меняется и при увеличении количества детей. Так Иван Петров сын Обухов составил свое завещание в декабре 1715 года. Он отписал всю свою недвижимость среднему сыну, а двум другим сыновьям и дочери приказал разделить движимое имущество поровну (№67)[Там же, с. 158]. Однако в таких тривиальных, на первый взгляд, завещаниях постоянно напрашивается один вопрос: почему недвижимость получает именно тот, а не иной наследник? 

К сожалению, ни Марфа Трефилова, ни Иван Обухов (как и многие другие составители духовных) не объяснили свой выбор, поэтому с уверенностью ответить на поставленный вопрос невозможно. Однако можно предположить, что могло сподвигнуть их на такой решение, исходя из других завещаний, в которых наследодатель давал понять свой образ действий. 

Обратимся к духовной Евдокии Ивановой, которая писала свое завещание в январе 1718 года. У Евдокии три сына, из которых младший получает недвижимость, средний — движимость, а старший не получает ничего, так как “большой сын Иван отпущен в дом Васильеве жене Кондратьева Ирине, и живет он у ней в доме”. То есть ее старший сын уже обеспечен крышей над головой, и поэтому он не нуждается в наследстве от матери, которая решила позаботиться о благополучии еще не устроенных детей (№129)[Там же, с. 211]. Показательным является завещание Татьяны Васильевой, написанное в марте 1720 года. В нем она отдает всю недвижимость одному из трех сыновей, обосновывая это тем, что “… он остаетца наследником в недвижимом имении после отца своего…”. Получается, что родители таким образом распределили “обязанности” по устроению своих детей: недвижимость отца — одному сыну, недвижимость матери — другому (№207)[Там же, с. 207]. Здесь стоит напомнить, что имущество мужа уже тогда было юридически абсолютно раздельно от имущества жены, поэтому такая ситуация разделения “обязанностей” являлась возможной. Одним из мотивов распределения наследства в пользу конкретного ребенка был случай из завещания Алексея Матвеева сына Карпова, написанного в марте 1722 года. У него было три сына, из которых один по-стандарту получил все недвижимое, другой — все движимое, а третий остался без наследства. Завещатели обосновал это так: “А сын большой Тимофей отделен давно и живет свои домом”. То есть старший сын уже получил от отца имущество, в котором он может жить со своей семьей. Таким образом, необходимости в наделении наследством старшего сына не было (№238)[Там же, с. 306].

Итак, на таких примерах можно увидеть вероятные объективные причины, по которым некоторые дети оставались без наследства. Исходя из них, представляется возможным сделать о таковых мотивах и в “молчаливых” духовных, которые были рассмотрены в начале. Стоит подчеркнуть, что в этом случае речь идет о ситуации, когда отношения родителя с детьми нормальные, отсутствуют какие-либо конфликты. Наследодатель мог исключить из наследства одного из нескольких детей по трем вероятным причинам: 1)Жизнь ребенка уже хорошо устроена; 2)Ребенок получит наследство от супруга(или другого родственника); 3)Ребенок уже отделен самим наследодателем. 

Но отношения между родителями и детьми в дворянских семьях не всегда были такими хорошими. Нередки были ситуации, когда детей лишали наследства вследствие родительской немилости. В таком случае наследодатель обычно обосновывал свое решение, так как это считалось очень тяжелым наказанием. 

Стоит начать с семьи, где отношение были не самыми плохими, однако наследодатель объяснила свой выбор наследника субъективными причинами. В январе 1717 года свое завещание составляла Авдотья Панкратьева. У нее было три сына, из которых все движимое и недвижимое имущество получил именно младший. Он же был единственным душеприказчиком. А вот как Авдотья Панкратьева обосновала выбор наследника: “… сын ее Петр средней малодоумен, да сын ее большой Степан к ней непочитателен”. Таким образом, Петр оказался без наследства скорее не из-за своих отношений с матерью, а просто потому что наследодатель беспокоилась за сохранность того, что она передает, что “малодоумный” Петр обеспечить не мог. О хороших отношениях со средним сыном также говорит то, что он получил образ от завещателя. Однако между старшим сыном и матерью отношения были явно натянутые: это видно, во-первых, по тому, что он прямо назван “непочитательным”, а, во-вторых, старший сын не удостоился от матери образа, хотя другие получили. (№92)[Там же, с. 175]. Таким образом, становится понятно, что личностные отношения наследодателя и наследника могли ярко отражаться в тексте духовных.

Еще отчетливее некая вражда между матерью и сыном проявляется в завещании Екатерины Филипповой, который было составлено вскоре после духовной, рассмотренной выше. У наследодателя было два сына, младший из которых получил все недвижимое имущество (движимого не было). Мать объяснила это тем, что “… сын ее Федор, ее не почитает и разоряет: во многих и в разных приказех челобитье ее явствует непочитательсвто ево”. За этими строками прослеживается явная взаимная неприязнь матери и сына. Более того, сам характер духовной демонстрирует это, так как недвижимость, которая передается в руки младшего сына, прописана максимально точным образом. Это специально сделано для того, чтобы старший даже не имел никаких шансов на имущество. Несколько раз подчеркивается, что Федору до этого всего дела нет. Даже движимое имущество, которое, по словам наследодателя, отсутствует, должно отойти именно к младшему, если оно где-то случайно обнаружится. Завещатель сама признается, что составляла эту духовную ради своего младшего сына: “И духовную писала она для владения ему, сыну своему меньшому Ивану…” (№93)[Там же, с. 176].

Интересной представляется ситуация, сложившаяся в завещании Максима Давыдова сына Щагина в феврале 1724 года. В духовной наследодатель назначает своего родного брата наследником недвижимого имущества, дочь — наследницей движимого, и, как положено, отделил ¼ часть жене. Однако у составителя завещания был и родной сын, о котором он сам пишет: “… сыну Якову Шагину до того недвижимаго и движимаго имения дела нет, для того, что он, сын ево, Яков, пограбя много пожитки и без благословения отеческого пропал безвесно”. Таким образом, не только неповиновение воли родителя могло стать причиной лишения наследства, но и расточительство (№305)[Там же, с. 364]. Подобных случаев в завещаниях дворян 1699-1725 гг. больше не обнаружено, что еще раз говорит об их исключительности и редкости. 

В общем, родители-наследодатели в подавляющем большинстве случаев хотели и пытались обеспечить своих детей необходимым имуществом для их комфортной жизни. До указа 1714 года они даже распределяли между детьми свое недвижимое имущество, но в родовых имениях и вещах вообще предпочтение отдавалось наследникам мужского пола. Также могло разграничение могло идти по принципу “движимое-недвижимое” имущество. После 1714 года и намерения родителей, и тенденции оставались те же, но теперь лишь один наследник мог получить недвижимое имущество, что очень осложняло их выбор. Наследодатели стали намного чаще пользоваться движимым имущество для распределения своего состояния. Что касается важных ситуаций, когда кто-то из детей вообще не получал имущества, то там наследодатели руководствовались либо объективными причинами, например ребенок был уже отделен от родителей, либо субъективными причинами, например ребенок был недостаточно почитателен к составителю завещания. 

Супруги

Хотя связь между супругами не была такой же сакральной, как связь между родителями и детьми, они в большинстве случаев также старались обеспечить друг друга после своей смерти. И в этом случае видно влияние обычного права, регулирующего отношения и между мужем и женой. Государство, в свою очередь, тоже не допускало того, что кто-то из супругов остался без средств к существованию после смерти другого. Особенно ярко это проявилось в указе от 1716 года, когда один из супругов обязательно получал ¼ часть и движимого, и недвижимого имущества другого. 

Обратимся к одной из первых духовных, представленных в сборнике. В ней Андрей Иванов сын Салтыков в марте 1703 года выделил для своей жены вотчину. Важным является то, что, во-первых, у наследодателя есть несколько родных братьев, с которыми у него хорошие отношения, поскольку они записаны в качестве его душеприказчиков, во-вторых, у него есть сын, которому однако была выделена всего лишь часть двора и дочь, которая получила приданое матери — эти факторы говорят о том, что завещатель решил наилучшим образом обеспечить именно жену, хотя у него было большое количество достойных наследников (№15)[Там же, с. 128].

Еще одним из примеров заботы о жене служит завещание Матвея Головина, которое было написано в декабре 1714 года. В нем он всю недвижимость передал одной дочери, а другой дочери и жене передал все движимое (стоит еще раз обратить внимание на стандартный раздел имущества между детьми: одной — недвижимое, другой — движимое). Но, кроме того, для полной обеспеченности жены наследодатель приказал, чтобы она владела всей недвижимостью до смерти: “А по смерть или по замужество или по пострижении владеть жене ево вотчиною…” (№64)[Там же, с. 156]. 

Выше были рассмотрены случаи, когда у наследодателя, кроме супруга, были и другие родственники, которые могли стать наследниками. В случаях, когда у завещателя была только жена/муж, он с огромной долей вероятности отдавал все именно ей/ему (См.: №9, №31, №47, №58). 

Как известно, до 1714 года именно муж становился владельцем приданого жены, с момента брака жена не имела почти никакого отношения к такому имуществу. Несмотря на этот факт, мужья в большинстве случаев не относились к приданому как к своему имуществу. Они уважали неписаные права жены на него. Это прослеживается сразу в нескольких документах. 

В мае 1703 года Иван Михайлов сын Черкасский составил свою духовную, в которой он первым делом написал, что “А вотчины свои в … приказал продать. И с тех денег дать жене ево, княгине Авдотьи, шестьсот рублев, что он приданую ее вотчину продал, взял пятьсот рублев и издержал”. Это говорит о том, что муж понимал свою вину и пытался ее исправить самым радикальным путем — продажей родовых вотчин. И все ради того, чтобы отдать “долг” своей жене, хотя по закону он не нес за это какой-либо ответственности (такая ответственность появится только после признания приданого имуществом жены, то есть, после 1714 года) (№19)[Там же, с. 130].

Похожий случай можно увидеть и в духовном завещании Михаила Семенова сына Колычова, которое написано в мае 1705 года. Для данного исследования важными являются такие его слова: “А вотчину свою … продать. А продав, ис тех денег дать жене своей тысячю пятьсот рублев, что взял за нею тысячю рублев платья да пятьсот рублев денег, и на те денги построил церковь … А двор московский … приданой жены ево Марфы. И тот двор продал, взял пятьсот пятьдесят рублев. И на те денги купил двор … жене ево Марфе вместо проданного ея двора”. В этом фрагменте снова видна отчетливая тенденция мужа вернуть растраченное приданое, что также говорит о стремлении обеспечить свою жену (№32)[Там же, с. 135].

Также нужно иметь в виду, что мужья склонялись к тому, чтобы завещанием вернуть приданое жены ей же в собственность обратно. См.: №39, №45.

Таким образом, желание обеспечить своего супруга было одним из определяющих при составлении духовного завещания. Как было продемонстрировано, оно иногда даже перевешивало стремление максимально обеспечить своего ребенка. 

Однако не во всех семьях можно увидеть такую же идиллию. Несколько портит общую хорошую картину отношений мужа и жены завещание, написанное в декабре 1713 года Андрея Петрова сына Подлесова. В нем он передает все движимое и недвижимое имущество жене, детей у него нет. Казалось бы, что представлена самая обычная ситуация. Но, как авторы сборника документов пишут в примечаниях, эта духовная была составлена под нажимом жены, которая хотела заранее утвердить свои права на наследство мужа, для чего она заставила супруга перед отъездом в Петербург написать подробное завещание, которое оставит не у дел родственников мужа. Без духовного завещания бездетная вдова по закону получала лишь четвертую часть на прожиток (№44)[Там же, с. 145]. 

После указа 1716 года, который обязал отдавать ¼ часть всего имущества супругу, духовные завещания в отношении супругов все как одно похожи друг на друга. Каких-либо попыток как-то обойти этот закон в изучаемом источнике обнаружить не удается. Супруги исправно выделяли требуемую от них ¼. Если говорить в общем, то в этом периоде можно выделить четыре типа завещаний по отношению к супругу: 1) наследодатель никак не упоминает жену, по всей видимости, молчаливо соглашаясь с условием выделения ¼ (См.: №207, №276) — довольно редкое явление; 2) наследодатель просто упоминает, что выделяет ¼ супругу (См.: №217, №234) — подавляющее большинство завещаний содержат именно такую формулировку; 3) наследодатель четко расписывает, какое конкретно его имущество отходит супругу (См.: №213, №268); 4) наследодатель прибавляет еще имущество к положенной ¼ (См.: №286, №288).

Члены рода наследодателя

Кроме ближайших родственников, в духовных завещаниях петровского времени фигурировали и другие члены рода наследодателя: родные братья и сестры, двоюродные братья и сестры, дяди, тети, племянники, племянницы. С каждой из категорий таких родственников у завещателя складывались различные отношения, особенности которых можно проследить в духовных того времени. Эти отношения снова регулируются именно нормами обычного права. Отличительной характеристикой взаимоотношений наследодателя с такими родственниками является то, что петровские преобразования не так сильно их затронули, в отличие от супругов и детей. Поэтому в этой главе можно воздержаться от проведения границы по какому-либо году и рассмотреть ситуацию в целом за период 1699-1725 годов.

Вначале обратимся к взаимоотношениям родных братьев и сестер с наследодателем. Как было показано выше, завещатель-родитель стремился разделить свое недвижимое имущество между своими детьми в соответствии с определенными принципами. Однако по отношению к братьям и сестрам то же самое сказать нельзя даже в течение периода до 1714 года. Ясно, что после этого года наследодатель не имел юридической возможности разделить свое недвижимое имущество. Но и до этого такой тенденции не наблюдается. Был зафиксирован лишь единичный случай в завещании Моисея Буженинова от ноября 1713 года, когда наследодатель разделил недвижимость между своими членами рода даже при наличии родной дочери. Брат получил вотчины, а племянница удостоилась частью московских лавок. По всей видимости, завещатель передал вотчинные владения брату, руководствуясь тем, что такой тип имущества должен идти по мужской линии. К сожалению, сам составитель духовной никаких разъяснений по этому поводу не дал. Интересной представляется ситуация с дочерью наследодателя: судя по всему, она является единственным ребенком в семье (вероятно, от первого брака), но недвижимости она не получила. Важно заметить, что завещатель наградил ее образом, что скорее говорит об отсутствии конфликта между ними. Рациональным объяснением сложившейся ситуации кажется то, что эта дочь уже получила что-то в приданое, что давало ей статус “отделенной” и было веской причиной невыделения ей наследства (“А большая дочь у него Марья отдана замуж з движимым имением” (№109); “А дочерям замужним … до тех поместей и вотчин, крестьян и людей дела нет” (№138); “А замужней дочари ево Арине … до земель … и ни до чего … дела нет, для того что он, Иван, выдавал ее замуж с определенным ей от меня не с малым приданым” (№151)) (№42)[Там же, с. 142]. Таким образом, эта ситуация с разделением недвижимого имущества между членами рода является исключением.

Родные братья и сестры получали недвижимость в наследство в большинстве случае при отсутствии детей у наследодателя. Родной брат в качестве наследника недвижимости конкурировал по популярности лишь с племянниками, о которых речь пойдет ниже. Что касается родных сестер, то их фигуры в завещаниях встречаются довольно редко, особенно когда речь идет о недвижимом имуществе. За рассматриваемый период лишь две родные сестры были удостоены землями. Рассмотрим один из случаев, который представляется наиболее интересным.

В апреле 1722 года свое завещание составлял Алексей Федоров сын Скулский. В нем он назначил наследницей своего недвижимого имущества “сестру свою родную девицу Лукерью Федорову дочь”. Однако, исходя из текста завещания, можно понять, что у наследодателя есть родной брат, с которым у него хорошие отношения, поскольку он назначен душеприказчиком. По всей логике того времени наследником земель должен быть именно он. Но выбор сестры вероятнее всего объясняется тем, что она, как подчеркивает составитель. “девица”, то есть еще не вышла замуж и приданого у нее нет (№248)[Там же, с 313]. Таким образом, эта недвижимость должна послужить именно будущим приданым родной сестры. И это также не вызывает какого-либо удивления, поскольку именно родные братья чаще всего должны были заботиться о приданом сестер. Например, это ярко прослеживается в тексте завещания Пелагеи Даниловой от марта 1718 года. “… да своих … что дали за нею братья ее родные Иван Большой, Иван Меньшой, Алексей, Василей Даниловичи Хрущовы…”. В этой духовной наследодательница уверяет, что получила приданое сразу от четырех братьев (№138)[Там же, с 231].

Хорошие и крепкие отношения между братьями также отчетливо прослеживаются в том, что составители духовных очень часто завещают им, пожалуй, самое дорогое — душу. Именно родные братья в большинстве случаев фигурируют в качестве душеприказчиков.

Нередкой бывает ситуация, когда составители завещаний отдельно просят родных братьев проконтролировать, чтобы каждый наследник получил определенное ему имущество. Это видно в духовной Григория Григорьева сына Писаревва от июня 1723 года. В самом начале о пишет: “Ежели волею Божию случитца мне смерть, то пожаловать сродником моим Григорью Григорьевичю и Богдану Григорьевичю Скорняковым Писаревым по сему моему завещанию оставших моих детей и жену определить …”. Как уже было написано, составители завещаний обычно очень беспокоились о распределении  своего наследства, так что они могли возложить огромную ответственность за контролем исполнения завещания только на самых близких им людей: в этом и большинстве случаев — братьев.

Однако есть моменты, которые проливают свет и на не самую хорошую часть взаимоотношений братьев после деления наследства. Возможность судить об этом нам дают такие документы как семейные рядные записи, которые обычно составлялись после смерти одного из родственников. Чаще всего подписание такой рядной не было необходимостью, поскольку братья доверяли друг другу. Но в некоторых случаях наследники-братья отдельно расписывали, что каждый из них получает и что другому до этого дела нет. Совсем не малая часть семейных рядных именно такого характера. Иногда составители даже прописывали неустойку, что говорит о полном недоверии друг к другу. См.: №828, №830, №832, №850, №857, №867.

Довольно крепкие отношения складывались между племянниками и дядьями. И это неудивительно, поскольку вторым человеком после отца считался именно родной дядя. Несмотря на все это, наследодатели, конечно, не выделяли недвижимое имущество племянникам в обход своих ближайших родственников. Однако они все равно часто фигурируют в завещаниях в качестве наследников.

Обратимся к завещанию Татьяны Артемьевой от марта 1716 года. В нем она записала в наследство племяннику ¼ своего движимого и недвижимого имущества, а про остальное сказала: “А другие поместья и вотчины, куда великий государь укажет”. Таким образом, видно, что наследодательнице в общем и целом было без разницы, к кому из родственников перейдет ее имущество, но она все-таки решила отдельно упомянуть, чтобы племянник получил свое, что говорит о его важности для нее (№76)[Там же, с 162].

Значимость племянников в исследуемый период также ярко прослеживается, например, в завещании Николая Никитина сына Брылкина от мая 1716 года. В нем он передает всю недвижимость своему родному брату (но только в случае отсутствия у него самого детей к моменту смерти). Однако дальше составитель завещания пишет: “А ежели у него[брата] будут дети, и оные поместья … все детям ево [брата]…” То есть, наследодатель сразу предписал, что его недвижимость получат именно племянники (№82)[Там же, с 167].

Также и Авдотья Михайлова в завещании от июня 1718 года предпочла отдать свою недвижимость напрямую племяннику, хотя с его отцом (ее родным братом) у нее хорошие отношения, поскольку он записан как ее душеприказчик (№154)[Там же, с 236]. Очень похожая ситуация сложилась и в завещании №234[Там же, с 302], где наследодатель предпочел отдать все племяннику, а не родному брату.

Доказательство того, что дяди были “вторыми отцами” для племянников, можно найти в духовной Павла Григорьева сына Данилова от декабря 1722 года. В нем есть фраза: “Да сына своего Ивана Павлова сына Данилова вручает ему, дяде своему”. Здесь дядя выступал в качестве отца уже по отношению к своему внучатому племяннику.

Что еще касается отношений племянников и племянниц с дядями и тетями, то они очень часто выступают в качестве душеприказчиков друг другу. Их количество сравнимо с числом душеприказчиков-жен и родных братьев с сестрами. Они также очень часто получают драгоценные образы от наследодателей. Два вышеперечисленных факта говорят о том, что отношения с такими родственниками были стабильно хорошими, а недвижимость они не получали только потому, что были ближайшие родственники. Если ближайших родственников не было, то составители завещаний обращались именно к племянникам (См.: №110, №156, №220, №234, №236, №249,№ 250). Обычным случаем было и выделение приданого для племянницы, что видно в представленных в источнике брачных актах (См.: №332-335, №457, №460, №463, №493, №525, №537, №621).

Итак, наследодатели не делили недвижимое имущество между членами своего рода за одним лишь исключением. В соответствии с нормами обычного права недвижимость чаще всего получал старший в роду. Что касается сестер, то они наследовали недвижимость довольно редко. Братья выделяли им имущество в качестве приданого, так как именно они по обычным нормам того времени несли ответственность за своих сестер. Члены рода пользовались большим доверием, поскольку они чаще всего выступают в качестве душеприказчиков, а также тех, кто должен был проконтролировать выполнение завещания наследодателя.

Заключение

Итак, на основе духовных завещаний, сговорных семейных рядных и брачных актах удалось установить те принципы, которыми руководствовались дворяне при распределении своего недвижимого имущества, и как на это отражались их внутрисемейные отношения. Этими принципами служили нормы обычного права, которые испокон веков регулировали внутрисемейные имущественные отношения Для каждой группы родственников эти принципы и отношения разные.

В подавляющем большинстве случаев дворяне передавали недвижимое имущество своим детям, что вполне объяснимо, так как они считали своим долгом обеспечить их будущее. В случае если у наследодателя был единственный ребенок, то все имущество переходило, как правило, ему. Исключений в такой ситуации было самое малое количество. Задача обеспечения детей усложнялась, когда у наследодателя было несколько детей, которых нужно обеспечить наследством. Они руководствовались несколькими принципами: 1) пол ребенка: как было показано, было важно, чтобы имущество оставалось именно в мужской линии; 2) имущественным положением ребенка: наследство не выделялось, например, уже отделенным или жившим отдельно детям; 3) личными отношениями с детьми: известны случаи лишения наследства, например, по причине непочтительности ребенка к наследодателю.

Судя по духовным завещаниям, отношения между супругами, как правило, было достаточно хорошими. Они обеспечивали друг друга, что даже было закреплено в законодательстве сначала в виде прожитка, а после 1714 года в виде полноценной передачи ¼ имущества. Были случаи, когда наследодатель выделял супругу даже больше своих детей и других родственников. Прослеживается отчетливая тенденция того, что мужья с большим уважением к приданому жены даже в годы, когда оно было полностью в их собственности. Они всеми силами старались возместить его, если они его растратили. Если приданое было целым, то его обычно возвращали женам. После 1716 года супруги исправно выделяли положенную по закону ¼.

Хорошо складывались и отношения наследодателей с другими членами рода, особенно с родными братьями и сестрами, с племянниками и племянницами, с дядьями и тетями. В обход ближайших родственников недвижимое имущество им передавалось редко, но они все равно часто фигурировали в источнике. Во-первых, в отсутствии ближайших родственников недвижимость в подавляющем большинстве случаев наследовали родные братья или племянники. Во-вторых, они чаще всего выступают в качестве душеприказчиков. В-третьих, им могли поручить очень ответственное дело — контроль за соблюдением предписаний духовной. В-четвертых, именно родные братья и дяди чаще всего выделяли приданое (в отсутствии родителей, конечно). Но сговорные семейные акты проливают свет и на не самую хорошую сторону их отношений, поскольку там имеется несколько свидетельств, что раздел имущества после смерти наследодателя иногда проходил отнюдь не легко.